— Доброго здравия, барин!

— Что это ещё за театр? — сдвинув брови, рассердился Дубицкий. — Небось и деньжат этим охламонам подкинули? — Он впился взглядом в пришедших и спросил: — Признавайтесь, оглоеды, он вас подкупил? Засужу! В тюрьме сгною подлецов за лжедоносительство!

— Никак нет, Ваше купеческое благородие, — уверил второй, — поведали всё как было, без хвантазии.

— А откуда тебе известно, что этот человек купец? — осведомился Ардашев.

— Так он сам мне сказал, что у него II гильдия, когда я его в Невинку вёз.

— Хорошо, — обратился к мужикам Клим, — подождите в доме. Чаю пока попейте.

Свидетели безропотно удалились.

— Господин полицейский, я требую прекратить этот форменный балаган, — дрожащим голосом заявил Дубицкий.

— Не волнуйтесь, Павел Петрович, мы это обязательно сделаем, но чуть позже, — ухмыльнувшись, пообещал помощник полицмейстера.

— А магнетизёра за что убили? — робко спросила Анна.

— В его смерти есть и моя вина, — с ноткой расстройства в голосе проговорил Клим. — Перед тем, как я увидел вас с книгой в руках напротив дома адвоката Прозрителева, я встретил Павла Петровича. В разговоре, я упомянул, что магнетизёр Вельдман хотел сообщить мне что-то важное касательно убийства доктора Целипоткина, но не успел из-за внезапно возникшей ссоры с калмыцким нойоном. Я также сообщил что он собирался уехать на сеанс к дочери генерала Попова. Словом, выболтал всё, что знал. Garrula lingua nocet[63]. Замечу, что и господин Дубицкий разоткровенничался, признавшись, что заходил в уборную Вельдмана до начала сеанса и тот подписал ему фотографию на память. Во время нашей нежданной беседы Павел Петрович спросил у меня, который был час, и это при том, что его собственные часы были в левом кармашке жилета. Заметив моё недоумение, он пояснил, что хронометр сломался. Но из кармашка выглядывал корпус не того золотого брегета, которым он хвастался, когда мы ехали в Ставрополь, а другой, более объёмный и из простого металла. Вторая странность заключалась в том, что к ним была пристёгнута уже знакомая золотая цепь крупного плетения. Согласитесь, никакой уважающий себя купец II гильдии не будет пристёгивать к простым железным часам толстую золотую цепочку. Вчера я посетил оружейный магазин и увидел в продаже часы-пистолет. Они были из металла и больше обычных карманных. Но возникает вопрос: почему господин Дубицкий уже был с оружием и куда он с ним направлялся? Полагаю, что во время подписания дарственной надписи на своей фотографии магнетизёр дал понять Павлу Петровичу, что он прочитал его скверные мысли. А о чём всё время думает человек, совершивший убийство всего четыре дня тому назад? Естественно, о преступлении, которое совершил. Всем известно, что убийцы часто вырезают или выжигают жертвам глаза, боясь, что их образ останется в зрачках убиенного. Это заблуждение, но и в него верят малообразованные душегубы. Думаю, что умысел на убийство магнетизёра возник у Павла Петровича во время сеанса, когда он воочию убедился в способности Вельдмана проникать в человеческий разум. Вернувшись домой за оружием, возможно, покинув представление раньше других, Дубицкий направился в театр, чтобы, улучшив момент, расправиться с магнетизёром. Но, узнав от меня, что Вельдман, вероятно, уже уехал, Дубицкий изменил первоначальный план. Он нанял фиакр и воротился домой. Переодевшись в одежду извозчика, Павел Петрович на собственной коляске добрался до «Херсона», где и поджидал потерпевшего. На следующий день, я опросил возницу, ждавшего седоков в минувший вечер неподалёку. И старик вспомнил, что перед тем как он тронулся, к гостинице подлетел экипаж, и кучер очень неумело осаживал скакуна, который не хотел останавливаться. Отсюда и вывод, что неопытный извозчик — хозяин экипажа Дубицкий, редко управляющий лошадьми. Коляска остановилась не под фонарём, что на углу гостиницы «Варшава», а под деревом и за кустами. Злодей прятался. Встретив Вельдмана, он произвёл ему выстрел под левое ухо. Будь он правшой, пуля бы вошла с правой стороны. Убийца, вероятно, сам испугался выстрела и вернулся в коляску. Тут появились мы с Анной. Она осталась, а я поспешил за городовым. Преступник увидел, что Анна, испугавшись трупа, убежала, и у него, находящегося в возбуждённом и испуганном состоянии, созрел план вывести труп как можно дальше, чтобы его не нашли. Он погрузил тело и тронулся. Но страх был сильнее трезвого расчёта. И на Ясеновской, у театра-варьете, он его сбросил в первую попавшуюся канаву.

Дубицкий поднялся и сказал:

— Я внимательно слушал вас. Вы не привели ни одного довода моей причастности к убийству заезжего фокусника. Разве есть моя виноват в том, что вам почудились металлические часы, пристёгнутые к золотой цепочке? — Дубицкий вынул из кармашка золотой брегет и открыл. — Хронометр в превосходном состоянии, и я не сдавал его починку. Это легко проверить. Не приобретал я и выдуманные вами часы-пистолет. И это тоже нетрудно установить, проверив в оружейных магазинах книги регистрации покупок. И в возничего я не переодевался, извозчичьи азямы[64] и цилиндры тоже никогда не носил. Похоже, вы доказали лишь то, что я левша. Этого я отрицать не могу.

— Вы правы. Но я не судебный следователь и не полицейский. Нет у меня ни права на обыск вашего дома, ни права на осмотр коляски, ни на допрос вашего кучера. Фактически, я высказал свои соображения относительно смертоубийства господина Вельдмана. Полицейский их услышал. А дальше уже ему решать, что предпринимать для выявления улик. Потому и касательно третьего убийства я буду немногословен. Я общался с убитым газетчиком незадолго до его смерти. Из его осторожных намёков мне стало понятно, что он видел убийцу магнетизёра, тащившего тело в экипаж. Допускаю, что Струдзюмов мог вас шантажировать и потому поплатился жизнью. Не сомневаюсь в том, что мысль об убийстве репортера пришла вам внезапно, в тот самый момент, когда он осматривал гильотину. Чтобы острый нож отделил его голову от туловища, хватило одного удара ручкой вашей трости по клину, державшему стопор. Но это всего лишь гипотеза, требующая фактического подтверждения. А вот уж в рассуждении совершения вами первого убийства доказательств достаточно. Тут и отпечаток обуви, эглет, трость-наджак и два свидетеля, ждущие в нашем доме. К списку можно добавить возможные показания портье гостиницы в станице Невинномысской, где вы останавливались, а также запись в книге регистрации постояльцев. Надеюсь, появятся и свидетельства вашего кучера. Они мне представляются весьма важными. Словом, первое ваше преступление я раскрыл полностью и обрисовал канву второго и третьего. Надеюсь, теперь за дело возьмутся настоящие профессионалисты, а не любители, вроде меня.

— Господин полицейский, полагаю, вы