Конечно, как вернулся, первое время он звонил. Но она не брала трубку. Тогда он стал писать.

Аврора ни разу не ответила, но не отправила его и в «чёрный список» — как истинная мазохистка читала сообщения и молчала.

Сообщения проникновенные, трогательные, иногда деловые, иногда отчаянные он писал каждый день, порой по нескольку раз в день. А она читала и не могла заставить себя не читать.

«Просто безумно тебя не хватает… — написал он вчера вечером. — Твоего голоса, твоего запаха, твоих волос… Не хватает чувства того, что ты рядом, хоть и далеко… Не хватает твоего тепла. Только твоего, другого — не надо… Всё просто и всё так сложно… Просто ты важна, очень нужна мне, и всё…»

«Видел сегодня Тамару Семёновну, — было в последнем, утром. — Наша соседка не меняется. Шла с прогулки, со своими пятью шпицами, а может, их уже шесть, остановилась: «Ви только подумайте, солнечные лучи летят миллионы километров до земли и зачем? Чтобы висушить ваши трусы на балконе?» Махнула рукой и ушла… Скучаю по тебе».

Кроме Авроры, никто не понял бы, это она знала, что их соседка не выносит, когда выстиранное бельё развешивают на балконе.

А она… Аврора взяла с полки за головой малахитовый шар. Взвесила в руке.

Она купила камень в киоске компании «Мир камня» в аэропорту Екатеринбурга.

Купила не мужу.

Зачем? Аврора покачала в ладони тяжёлый малахит и вернула на подставку.

Наверное, по той же дурацкой причине, по которой рванула за Демьяном в аэропорт.

Она не могла о нём не думать. Точнее, он — единственное, о чём Аврора могла думать без боли, злости, обиды и раздражения.

А если вспомнить слова приснопамятной Ирки, что обвинила её в безволии и трусости, Демьян — её единственное самостоятельное решение.

Аврора в принципе за жизнь приняла мало решений. И если хорошо поковыряться, то выяснится, что в медицинский она поступила, потому что так хотела мама, в Питер полетела за компанию, потому что о нём грезила Ирка, замуж вышла, потому что как можно было отказаться, а что детей у них не будет — решил Романовский. Всё. Выбор между надеть юбку или брюки, заказать рыбу или мясо, и какие обои поклеить в гостиной — не в счёт.

Но Демьян…

— Господи, как же это глупо!

Она взяла телефон, вспомнив, что не прочитала сообщение, и увидела:

«Бл@ не могу без тебя. Обнять хочу»

Сердце пропустило удар. Замерло, как и Аврора, боясь спугнуть, сдуть, сморгнуть с экрана слова, что стиснули грудь, схватили за горло, прошлись горячей волной по всему телу, застучали в висках.

Обнять хочу… Аврора закрыла глаза. Открыла. Облизала пересохшие губы.

«Да не слушай ты никого, — сказал кто-то внутри её голосом. — Делай то, что важно тебе!»

Во дворе высокий девичий голос неожиданно затянул.

— Жаркий огонь полыхает в камине… Тень, моя тень на холодной стене…

Чистое, прозрачное, богатое обертонами сопрано.

— Жизнь моя связана с вами отныне... Дождик осенний, поплачь обо мне…[2]

В замкнутом колодце двора романс звучал печально и пронзительно.

Аврора подошла к окну. С третьего этажа уличную певицу было не видно, но, как настоящий артист, даже под моросящим дождём она допела до конца:

— Жизнь драгоценна, да выжить не просто…Тень моя, тень на холодной стене… Короток путь от весны до погоста... Дождик осенний, поплачь обо мне…

Аплодисментов не последовало, но как же в своём «замке» на берегу Финского залива Аврора оказывается скучала вот по этому питерскому непоймичему…

Она нажала номер, абоненту которого даже не дала имя.

Он ответил с первого гудка.

— Привет!

— Привет! — выдохнула Аврора. — Так приди и обними.

— Как же это волшебно звучит: приди и обними, — вздохнул он полной грудью, словно до этого и не дышал вовсе. Все две недели, как они расстались, не дышал. — Уже иду. Говори куда.

Аврора назвала адрес.

— Достоевского? — удивился он. — Я сейчас еду на Рубинштейна, четыре. В Угрюмочную. Это в десяти минутах от тебя... Тут такое дело. Надо друга поддержать.

— В Угрюмочной?

— Для него сейчас место, на двери которого большими буквами написано «УГ» — самое то.

— А что с ним случилось?

— Говорит, жене изменил. Слушай, может, ты с нами? Я как раз писал тебе, когда он позвонил, поэтому как бы…

— Я первая? — засмеялась Аврора.

— Ты со мной.

— Встретишь меня?

— Спрашиваешь! Я за тобой заеду.

Такси остановилось у закрытой подворотни, где Аврора куталась в тонкую курточку, одевшись явно не по погоде.

Демьян вышел из машины.

Аврора узнала бы его в плащ-палатке, в маскировочном халате, в совершенно тёмной комнате по оглушающему стуку сердца, по вспотевшим ладоням, по пересохшим губам, но он был в короткой кожаной куртке, а на тёмной улице горели фонари.

И только его руки. Его запах. Его тепло. Почему это было так знакомо и так похоже на сон?

Он просто обнял, просто ткнулся в шею, вдохнул, тихонько промычал: «М-м-м…Как же я скучал!», а жизнь словно включили. Она закипела, забилась, потекла.

Закричала: «Я есть! Я — твоя! Не откладывай меня на потом! Я — прекрасна!»

Глава 51

Аврора нечасто бывала в питейных заведениях. Точнее, бывала только в одном — израильском стритфуд-баре, поэтому ей трудно было оценить размер «Угрюмочной» объективно, но первое слово, что пришло на ум, когда они вошли — маленькая.

Второе — атмосферно.

С потолка среди перевёрнутых рюмок свешивалась верёвочная петля. У входа на плечиках висела «Плакательная жилетка». Синим пламенем для двух девчонок бармен поджёг шоты.

Там же за барной стойкой сидел друг Демьяна.

— Что пьёшь? — бесцеремонно заглянул в его стакан Демьян.

— Так вот, — ткнул тот рукой в меню.

— Джин, ром, текила, цитрусовый ликёр, — прочитал Кораблёв состав. — Ясно. — Обнял Аврору за плечи: — Знакомься, мой друг Поэт. Моя Аврора, — представил он.

От его «моя» перехватило дыхание. Но судя по тому, что друг не удивился, Демьян его предупредил.

— Артём Котов, — протянул руку Поэт.

— Аврора Романовская, — кивнула она, пожав его тёплую ладонь. — А почему Поэт?

— Об этом позже. Сколько он выпил? — вопрос Демьян задал бармену.

Тот, видимо, заглянул в счёт.

— Это второй.

Демьян удовлетворённо кивнул. И предложил пересесть в уголок.

Аврора