полицию США и без конца проворачивавшего какие-то свои темные дела. Формально он был подчиненным Кеннеди, и два года назад Джон уже порывался уволить его после встречи в Белом доме, на которой Гувер назвал положение дел в стране «катастрофическим» и при коллегах унизил Роберта, занявшего тогда пост Генерального прокурора, назвав его «зеленым новичком». Когда Джон в тот же день сообщил заместителям о намерении снять Гувера с должности, его правая рука вице-президент Линдон Джонсон и госсекретарь Дин Раск (внешне чем-то напоминавший Гувера) хором заявили, что такой ход будет главной ошибкой всего его президентства. Когда он стал настаивать, Джонсон и Раск, не сговариваясь, ответили, что в случае увольнения Гувера ситуация в стране полностью выйдет из-под контроля и они оба немедленно уйдут в отставку. Линдон Джонсон был весомой политической фигурой: выходец из Техаса, он пользовался популярностью на всем юге страны, тем самым перетягивая на сторону Кеннеди и демократов голоса нескольких традиционно республиканских штатов. Социологи уверенно утверждали, что без Джонсона он не выиграет следующие президентские выборы. Раск держал в своих руках военно-промышленный комплекс, разросшийся из-за «холодной войны» с Советами в шестидесятые до невообразимых масштабов. Когда Кеннеди что-то говорил генералам, они беспрекословно соглашались, но только если Раск поддерживал слова президента малозаметным утвердительным кивком или жестом. Лишиться сразу этих двоих из-за отставки Гувера он не мог, поэтому, при всем его ирландском упорстве, все-таки сдал назад. Что, вероятнее всего, оказалось его ошибкой.

В июле Кеннеди совершил вояж по Европе: люди повсюду встречали его с бурным восторгом, видя в нем посланца мира и живой символ будущего. Но объективно ситуация в Европе казалась чрезвычайно напряженной из-за все обостряющегося противостояния с соцлагерем. Особенно опасной была ситуация в Берлине, где Советы, разделившие город огромной стеной, расстреливали тех, кто пытался перебежать на другую сторону, и угрожали военным захватом западной части города. В самой Америке над головой Кеннеди сгущались еще большие тучи. Могущественные боссы нефтяной и сталелитейной промышленности давно точили на него острый зуб. Нефтяники были против введенных им прозрачных конкурентных процедур при распределении новых месторождений: впервые за сто лет, со времен Рокфеллера, Кеннеди жестко потребовал навести порядок в этой отрасли. Стальные короли восстали против законов об улучшении условий труда рабочих, нормировании рабочего дня и повышении минимальной зарплаты, резко повышавших их издержки. Крайне недовольны президентом были и военные: политика разрядки и мирных переговоров с Советами на фоне пока еще явного превосходства Америки в вооружении рассматривалась ими как его позорная слабость и даже предательство национальных интересов. Военное лобби, жаждавшее все больших миллиардных заказов, видело в нем препятствие для удовлетворения своих аппетитов. Иногда Джону казалось, что он каждый день ходит с закрытыми глазами по бескрайнему минному полю.

Единственное, что приносило ему истинную радость и ощущение счастливого предвкушения, — это беременность Джеки. У них уже было двое детей: трехлетний сын, во всем похожий на него, и пятилетняя дочь, уже взрослая и рассудительная. Редкие безмятежные часы, которое он проводил по воскресеньям с семьей, были теперь его главной отдушиной. Он словно чувствовал, что Джеки подарит ему в этот раз еще одного мальчика. В обычной ирландской семье того времени было не меньше семи-восьми детей, и Джон всей душой мечтал о новых наследниках.

Джеки хорошо себя чувствовала: будучи заядлой курильщицей с нормой три пачки в день, в этот раз она впервые во время беременности смогла полностью отказаться от сигарет. Последние две недели перед родами она провела на Кейп-Код, в поместье Кеннеди. Джон, несмотря на свой сверхплотный график, прилетал к ней на вертолете из Вашингтона раз в два дня, чтобы хотя бы пару часов посидеть, держась за руки с любимой женщиной, в тишине, перед вечерним океаном. Джеки почти все время молчала, отказываясь заранее обсуждать имя их ребенка, но Джон сам решил назвать мальчика Патриком — в честь святого покровителя Ирландии. Роды прошли в местном военном госпитале: 7 августа счастливый Джон весь день принимал поздравления. Однако вечером поступили тревожные новости: ребенок родился с неразвитой дыхательной системой. Чтобы он выжил, ему требовалась серия сильнодействующих инъекций в трахею в первый час жизни и кислородная камера, но ни того, ни другого в госпитале, по странному стечению обстоятельств, не оказалось. Джеки и Патрика срочно перевезли в госпиталь в Бостоне, но оказалось слишком поздно. Через сутки, несмотря на все усилия врачей, младенец скончался. Позже историки назовут эту трагедию «первым актом проклятия семьи Кеннеди». Утром девятого Джон в больнице держал бледную и все такую же молчаливую супругу за руку. Затем, чтобы хоть как-то прийти в себя от горя, вылетел на вертолете с двумя своими самыми близкими людьми — Робертом и личным помощником Дэвидом Паэурсом, с которым они близко дружили еще с юности, в поместье на кромке мыса Кейп-Код. Вечером его ждали неотложные дела в Вашингтоне: у него была всего пара часов, чтобы подышать воздухом Атлантики, собраться с силами и мыслями и начать жить дальше.

Роберт был намного — на восемь лет — младше. В детстве Джон порой задирал и разыгрывал его, но большую часть времени был заботливым старшим братом, учил непоседливого «малыша» со смешными щелями в зубах и всегда взлохмаченной рыжей челкой ловить рыбу, кидать камешки по воде и правильно держать бейсбольную биту Пока Дэвид Пауэрс от его имени принимал звонки и соболезнования по телефону в гостиной, Джон и Роберт, сняв костюмы и оставшись в светлых рубашках, как когда-то в детстве, сидели рядом друг с другом недалеко от бассейна, у самого берега. Их отец, переехавший в старости на юг, во Флориду, подарил поместье Роберту, хотя и тот из-за большой занятости бывал здесь нечасто. Их мать Роза, несмотря на постоянные амурные похождения отца, все равно всегда была предана ему и семье (она переживет почти всех своих детей и умрет здесь, в поместье, в возрасте 104 лет). Роберт даже сейчас, занимая важный государственный пост, чувствовал себя мальчишкой, гордившимся и любившим своего мудрого старшего брата:

— Помнишь, как я разбил себе нос, когда борт нашей лодки накренился и я ударился о край причала? Больше всего мы боялись, что нам обоим влетит от мамы. Она никогда не прощала, если кто-то из нас ревел или жаловался. Не вини себя ни в чем. Джеки все так же любит тебя, она молода, у вас еще будет много детей.

И Роберт, и их младший брат Эдвард даже не скрывали, что тоже влюбились в Жаклин с первого взгляда и всю