Я быстро смахиваю с лица с слезы и отступаю назад, защищаясь от внезапного вторжение в свой адреналиновый вытрезвитель.

—Чего замолчала?— откуда-то издалека доносится голос Роберта.— Гостя встретила?

—Это ты ему сказал, да?— шепчу я, глядя как расстояние между мной и Адилем сокращается.

Ответ мне и без того известен, поэтому я сразу же отключаюсь. Внутри со скоростью пули проносятся эмоции и мысли. Много, очень много мыслей и эмоций. В один момент я испытываю невероятное раздражение оттого, что Роберт вот так запросто разрешил Адилю стать свидетелем моего морального слома, в другой — неверие того, что он действительно находится здесь, в следующий — радость, какую, должно быть, чувствовала Златовласка, услышавшая под окнами башни лошадиный топот.

—Что ты здесь делаешь?

Не знаю, почему в моем голосе, еще недавно дрожавшем от отчаяния, теперь отчетливо читается вызов. Наверное, потому что я не хочу его жалости. Я ведь всегда так стремилась занять достойное место в этом нормальном мире, а в итоге стою зареванная на крыше в тех же пижамных штанах, в которых меньше суток назад бывший парень вышвырнул меня за дверь.

—Молодость решил вспомнить,— то ли в шутку, то ли всерьез отвечаетАдиль, остановившись в паре метров от меня.

—Я ведь сказала Робсону, что никого не хочу видеть.

Господи, какая же я жалкая. Пытаюсь строить из себя амазонку, а развернись он сейчас и уйди — завою от отчаяния.

—С чего ты взяла, что это был он?

—Потому что больше не кому. Ксюша бы тебе не позвонила.

—А кому бы позвонила? Зае твоему?

Последнюю фразу он выплевывает почти с отвращением, отчего в груди точечно колет. Адиль ведь не знает? Даже если Ксюша и рассказала Робсону о ночном инциденте, он бы не стал говорить всем подряд. Не в его стиле.

—Если пришел надо мной стебаться, то лучше не нужно,— поплотнее запахнув куртку, я резко отворачиваюсь. На эмоциях тело живет своей жизнью.

—С чего ты взяла, что нравится над тобой стебаться? И давай повернись сюда. Сама вроде постоянно топишь за хорошие манеры.

Шмыгнув носом, я продолжаю упрямо разглядывать стремительно чернеющий город. Не могу я так просто взять его и послушаться. Надо хотя бы несколько секунд подождать.

—Разве не ты пытаешься укусить меня с первого дня, как вернулся?— спрашиваю я, нехотя поворачиваясь.

Вместо ответа Адиль лезет в карман и достает из него пачку. Выбивает сигарету, прикуривает. Я растерянно смотрю, как татуированные пальцы сдавливают тонюсенький фильтр.

—Почему ты куришь женские сигареты?

Выдохнув дым в сторону, Адиль фокусируется взглядом на мне.

—Почему сразу женские? Обычные сигареты. Просто размером меньше и никотина в них мало. Бросить пытаюсь.

Глядя как он небрежно постукивает указательным пальцем по фильтру, я испытываю странное ликование. Те сигареты, которые я нашла, были его, а не стриптизерши. И даже тихий смешок выпускаю. Какая же я дура. Психанула так, что пешком прошла километр. И Диме потом позвонила. А он взял и выставил меня в подъезд.

—Хорошо, что бросаешь,— замечаю я тихо.— Хотя тебе идет курить. Наверное, из-за татуировок.

Адиль усмехается.

—Спасибо.

И от этой благодарности меня неожиданно разбирает злость. На себя. Да сколько можно уже?! Все в точности как с отцом: пьяным он мог творить полную дичь, но стоило мне увидеть его трезвым — я все ему прощала. Но так ведь нельзя! Должна же у меня быть хоть капля гордости… Адиль прекрасно знал, как сильно я его любила, и просто уехал, ничего мне не сказав… Через семь лет объявился, трахнул меня в туалете, зная, что я состою в отношениях, и тем самым во второй раз разрушил мою жизнь… Отчасти по его вине я маюсь сейчас здесь, сломанная… И еще говорю ему комплименты: ах, как курить тебе идет!

Снова отворачиваюсь. Кусаю губы, пытаясь обуздать стремительно разрастающуюся ярость, хотя и знаю, что бесполезно.

—Ну и чего ты опять спряталась?

—Почему ты уехал?— хриплю я, сжав ладони в кулаки.

Этот вопрос слишком долго пылился внутри меня, придавленный временем, и я даже начала думать, что ответ не имеет значения. А он имеет. Мне нужно понять. Хочу, чтобы обида, которая разрушала меня все это время, наконец отпустила.

—Почему ты уехал?— рявкаю я, обернувшись.

Снова плачу. Не потому что больно, а от злости. Мне было всего девятнадцать, и я его любила. Адиль прекрасно знал, как сильно мне не хватало любви отца, и все равно уехал. Может быть, со временем мы могли бы пожениться. Может быть, у нас даже могли бы появиться дети.

Он достает еще одну сигарету, запихивает ее в уголок рта. Как издевается. Неужели так сложно ответить? Ну скажи ты: понял, что разлюбил, или с девушкой в сети познакомился, или полиция за драку прижала и пришлось срочно спрятаться… Чего уж теперь терять?

—А что мне тут было делать?— внезапно произносит он, глядя в сторону.— Говном себя полным чувствовать на фоне твоих успешных друзей? Или каждый день слушать твои подъебки про то, какое я ничтожество, если не могу купить себе машину?

Оборвавшиеся от шока вздохи застревают в легких, вызывая приступ головокружения. Этого я никак не ожидала. Того, что Адиль вдруг заговорит и что скажет именно это. То есть, это из-за меня он уехал? Причина все это время была во мне?

—Я никогда не считала тебя ничтожеством…— пытаюсь возмутиться я.

—Ты хотела, чтобы я был как они.Как Сеня или еблан этот Андрюша. Не ты ими мне тыкала? Смотри, этот аптеку открыл, а этот квартиру купил и землей торгует.

От неожиданных обвинений я даже не сразу нахожусь, что ответить.То есть, это из-за меня он уехал? Причина все это время была во мне?

—Я просто хотела, чтобы ты мог ходить с нами… Тебе же самому было некомфортно оттого, что нет денег…

Адиль зло сплевывает.

—А я разве был похож на бизнесмена, когда мы стали встречаться? По мне было видно, что я мог бы недвигой или таблетками барыжить?

—Я хотела, чтобы ты хотя бы стремился!— взвизгиваю я.

—Мозг мне высверливая каждый день?Я, блядь, себя полным ничтожеством чувствовал. Думаешь, какому пацану в двадцать неохота на тачке разъезжать и свою девушку по ресторанам водить?

Вцепившись в себя руками, я в бессилии вглядываюсь в темноту. Кровь нагрелась и теперь яростно бурлит в венах. Меня. В своем отъезде он обвиняет меня.