Положение Цицерона усугубилось ещё тем, что в Брундизии объявился Марк Антоний, на время отсутствия Цезаря молодой командующий армией в Италии. Вёл он себя как хозяин, господин всех жителей города. Фаворит Цезаря проезжал в колеснице, по-царски украшенной золотом, коврами и цветами, распугивая прохожих запряжёнными в неё львами. По ночам устраивал пирушки с командирами и доступными женщинами. К полудню появлялся заспанный, опухший от пьянства, злой и принимался творить, как хвастался, «справедливый суд» над жителями, словно перед ним были не римские граждане, а варвары. Однажды Антоний случайно встретил Цицерона, вначале обрадовался, а когда заметил, что ему не рады, начал досаждать «вниманием». Требовал благодарности за то, что «не позволил Цезарю убить Марка, и за это обязан ему жизнью».

Мрачные предчувствия Цицерона сменялись проблесками светлых чаяний. В глубине души он надеялся на то, что и при Цезаре ещё послужит во благо республики и римскому народу. Но прощён ли он Цезарем, не знал, оттого часто впадал в отчаяние. В такие моменты со слезами и безудержными жалобами на судьбу садился за письмо Аттику и изливал душу, вкладывая в слова свои едва уловимые надежды, после чего последующие дни казались ему не столь серыми, унылыми.

Всплески хорошего настроения случались нечасто и были настолько короткими, что Марк спешил сесть за стол, чтобы поработать над очередной рукописью. В начале лета, когда он занимался сочинительством, дверь неожиданно распахнулась, и ему показалось, что солнышко ворвалось в темницу… Оказалось, дочь Туллия, любимая Туллиола, с ликующим визгом повисла у него на шее, и с этого момента жизнь Марка осветилась полным счастьем!

Когда первые эмоции улеглись, Туллия объяснила своё появление в Брундизии. С первых дней, как только получила весточку, что отец остановился в этом городе, она засобиралась в дорогу. Исполнить задуманное не представлялось возможным: Италия кишела разбойниками и дезертирами. Существовали и другие опасности, подстерегающие молодую женщину, поэтому мать её отговаривала, пригрозила оставить Туллию без денег, достаточных на дорогу, и не дать надёжных рабов для сопровождения. Но Туллия поступила по-своему…

Не передать чувств, что испытал отец при виде дочери в мрачном и опасном во всех отношениях городе Брундизий, к тому же кишевшем пьяными моряками и проститутками. На другой день, осознав опасность пребывания для молодой женщины, отец велел дочери собираться в обратную дорогу, обещая дать для охраны вооружённых ликторов из его свиты. Но Туллия заупрямилась:

– Мой отец забыл, что, выдав замуж дочь, он уступил другому мужчине власть, которую имел над ней? Теперь только муж – мне судья, а он мне не запретил быть рядом с тобой, облегчив твоё пребывание здесь.

Уговоры на дочь не действовали. В отчаянье он написал Аттику, чтобы близкий друг и родственник убедил Туллию уступить воле отца. Но при всех хлопотах дочь показала характер, наотрез отказавшись оставлять отца в его беспомощном состоянии. В препирательствах проходили дни, месяцы, во время которых отец с дочерью с любовью и заботой общались, заботились друг о друге и были тем счастливы.

Осенью в Брундизий пришла весть, что Цезарь появился в Италии. Пришёл день, когда жители города встречали героического консула. Верхом на породистом коне он проезжал по улицам, сплошь заполненным восторженными жителями, не обращая на них внимания. Его давно не трогали приветственные восклицания римлян, как и льстивые здравицы, но всегда сохранял на усталом лице милостивую улыбку.

По воле Фортуны острый взгляд полководца вдруг выделил из людской массы… Цицерона!

– Марк Цицерон, это ты! – воскликнул Цезарь. Придержав коня, соскочил на землю. Толпа вмиг расступилась; Цезарь подошёл к растерявшемуся Марку и, широко раскрыв объятия, крепко прижал к груди – как старого друга, которого долго искал и неожиданно нашёл. Взял под руку и дальше пошел с ним до храма Юпитера, где готовился торжественный обряд жертвоприношения.

* * *

Через несколько дней Цезарь пригласил Марка на пирушку, уточнив, что организует её «в узком кругу» для друзей. Участников было немного, действительно из ближайшего окружения диктатора. Пили достаточно много, произносили здравицы в честь богов и хозяина застолья; в завершение Цезарь приподнялся с ложа и с пафосом начал читать стихи, заставив всех умолкнуть. Цицерон сразу узнал автора стихов – это был диктатор…

В молодые годы Цезарь прислал Цицерону поэму собственного сочинения – сказание о бесстрашном Геракле, посвятившем двенадцать подвигов торжеству справедливости на Земле. Просил оценить известного знатока греческой литературы. Марк отозвался довольно скромным отзывом, а Цезарь вновь сочинил новую поэму «Эдип», удивив тем, что мало кто из римских интеллектуалов в то время обращался к греческой трагедии. В последующие годы Цицерон не получал от Цезаря стихов, но восхищался «удивительно изящными» судебными речами, что позволяло ставить Цезаря в один ряд с лучшими ораторами Рима. А от чтения его личных писем Марк получал настоящее удовольствие, о чём не преминул сказать при встрече в Брундизии.

Во время застолья в Брундизии Цицерон, услышав новые стихи Цезаря, заметил с долей искренности:

– Такого чистого слога, как у нашего Гая Цезаря, я ни у кого из римских авторов не встречал! – И предложил здравицу. За этим последовал возглас Цезаря:

– Цицерон мне старший друг! – И предложил наполнить чаши в его честь, после чего Марку пришлось произнести целую речь о том, что недавно с удовольствием прочитал новую поэму Цезаря «О моём путешествии», где тот описал путь из Рима в Испанию; особой похвалы оратора заслужило недавнее сочинение «Записки о Галльской войне».

Цезарь не отпустил Цицерона после застолья, провёл в библиотеку, где показал широкий стол, заваленный папирусными свитками. Это был известный разборный стол из дубовых частей, сопровождавший его повсюду – полководец за ним работал в походах и в бесконечных переездах.

Марк заметил развёрнутые листы, склеенные между собой так, что показывали широкое изображение звёздного неба, и не удержался от вопроса:

– Что я вижу! Гай Цезарь собирается гадать по звёздам, как персидский маг?

Консул показал на лист, испещрённый загадочными символами и линиями:

– Ты разве забыл, что я ещё и верховный понтифик? Моя обязанность – контролировать время, по которому живут римляне. В Александрии я познакомился с Созигеном, который знает всё о движении планет. Он убедил меня, что римлянам пора заменять действующий календарь – вместо лунных циклов переходить на расчёт по солнечному календарю, более точному по факту. Я поручил Созигену привести в порядок годовое исчисление времени соразмерно перемещению Солнца между звёздами. По его расчётам, для римлян выгоднее иметь двенадцать месяцев и триста шестьдесят пять-шесть дней в году.

* * *

Из Брундизия Цицерон прибыл в Рим уже без опаски. Прежде чем вступить в город он без всякой надежды запросил у Сената разрешения на полагавшийся ему пять лет назад триумф или хотя бы на овацию за заслуги перед народом Рима в должности наместника Киликии, и удивился, когда узнал, что получил одобрение. На деле ему это не понадобилось, поскольку за это время многое произошло, он «перегорел» ожиданиями и отказался, после чего с лёгким сердцем распустил своих ликторов и всю свиту наместника, став обычным римским гражданином.

Гай Юлий Цезарь отправился в Малую Азию, где сын понтийского царя Митридата, Фарнак, воспользовавшись долгим отсутствием римлян в регионе, занял богатейшую провинцию Вифинию. Цезарь ускоренным