* * *

После падения Корфиния стало очевидно, что Цезарь долго в Риме не задержится – нужно «выяснять отношение» с Гнеем Помпеем. Цезарь клял себя, что «просмотрел» честолюбца, потворствовал корыстным намерениям и слишком поздно понял это. Военачальники Гнея Помпея – Маний Лепид, Марк Антоний, Сервий Сульпиций – уже перебежали к сопернику. Ради сохранения имущества и жизни аристократы, знать и богачи, отбросив разногласия и убеждения, были готовы ринуться в лагерь Цезаря…

В обстановке всеобщей паники и неопределённости Марк Цицерон не отважился оставаться в Риме. Помпей настойчиво звал его к себе, предлагал отбыть в восточные римские провинции, где он бы набрал наёмников, и с ними вернуться в Италию. Отрезать армию Цезаря, а заодно и Рим от поставок продовольствия. Марк отверг его предложение, объяснил, что пострадают обычные граждане, жители Рима – а их-то за что морить голодом?

В следующий раз Помпей попросил заняться призывом ветеранов в Кампании. Это устраивало Цицерона, поскольку рядом находилась его вилла, где он разместился вместе с семьёй. Занимаясь набором войска для Помпея, Марк увидел отсутствие надёжного командования и боевого духа у воинов. В хаосе, что творился в Кампании, невозможно выстоять против профессионалов Цезаря. За всё время Помпей не смог сформулировать командирам ни одной реальной боевой задачи, когда же приказ поступал, никто не знал, как его исполнять…

При встрече с главнокомандующим Марк однажды опрометчиво усомнился в боеспособности армии:

– Я советую тебе, Помпей, заключить мир с Цезарем – пока есть такая возможность.

На что Помпей ответил с мрачным подозрением:

– Скорей бы ты переходил на его сторону! После этого я бы знал тебя как врага, чтобы ты меня боялся!

После таких встреч Марка охватывала тоска, сменявшаяся тревогой. Среди окружения Помпея он не чувствовал себя не только «своим», но и ощущал безмерное одиночество и в полной растерянности оставлял расположение лагеря, укрывался от всех на вилле в Кампании, где находил хоть какое-то спокойствие.

Забыв все тревоги, словно отрезанный от внешнего мира, он наслаждался живописными картинами степенной сельской природы. С раннего утра, едва вставало солнце, велел рабам нести себя на маленьких носилках к побережью Неаполитанского залива. Прогуливался у кромки моря, глядя на чаек, слушая их крики, похожие на всхлипывания обиженных детей… Подчас его посещали светлые мысли, которые записывал секретарь, – и тогда Марк подступался к новой книге… Если он оставался в доме, то устраивался перед большим окном, наблюдал издали крохотные лодчонки рыбаков, «танцевавшие» на освещенной солнцем морской глади… А по вечерам обходился без застолий, поскольку здесь друзья его посещали редко…

* * *

Беспокойство за республику, долг чести обязывали Марка Цицерона следовать за Гнеем Помпеем, отбросив колебания и сомнения, хотя знал наперёд, что такой выбор не сулит ничего хорошего. Но не идти же к Цезарю, который в случае победы безжалостно расправится прежде всего с сенаторами, настроенными против, не забудет его и всех римлян, оказывающих ему сопротивление. Цезарь разрушит основы республики, и что взамен? Неужели не ясно, что, подчинив своей власти общество, он не найдёт людей, способных ответственно вести государственные дела, а главное, отвечать за результат? Люди в его окружении – временщики, способные лишь проматывать отцовское наследство, наживаться на войнах и человеческих бедах. Его сторонники, называвшие себя друзьями, служит не ради справедливой идеи, а ради грабежа и насилия – вот и управляют провинциями и сидят на высоких должностях бездарные люди. А других единомышленников у Цезаря нет!

Ясное понимание противостояния Помпея и Цезаря рождало у Марка мрачные предчувствия, о которых написал Аттику: «…Если нас победят, мы попадём в проскрипции. Если победим мы, то всё равно станем рабами верховного господина. “Что же ты думаешь делать?” – спросишь ты. А я отвечу: последую за честными людьми, даже если они бегут в бездну».

Зная, что Цицерон находится в расположении лагеря Помпея, Гай Цезарь не оставлял его в покое, подсылая близких ему людей, которые уговаривали, умоляли, убеждали и требовали присоединиться к Цезарю, утверждавшему, что «только красноречие известного оратора будет способствовать установлению мира в Италии и прекращению кровопролития между римлянами!»

Цицерон угадывал в настойчивых посланиях Цезаря скрытую лесть по отношению к себе, будто триумвир только и мечтает следовать его советам, пользоваться ораторской поддержкой. Цицерон склонялся к тому, что Цезарю как военному человеку в этом смысле можно довериться, он действительно нуждается в особом друге – ораторе и философе. Потому что только философ способен «руководить тираном, внушая гуманность, защищая невинных, стараясь обратить его мысли к добру и тем спасти Рим от новых проскрипций». Разве не заманчиво предложение в том положении, в каком находится сейчас Цицерон? Наверное, это гораздо лучше, чем набирать безродное воинство для Помпея, а значит, продолжать братоубийственную войну…

Марк продолжал оставаться погружённым в раздумья: с одной стороны, он был готов умереть за Помпея, спасая остатки республик, с другой – желал ожидаемых почестей от Цезаря, но выбрать верное решение так и не смог!

В Формиях Марк получил новое письмо Цезаря, в котором полководец, оправдывая враждебные действия против Помпея, всё же обещал простить противника и предложить руководство государством… Но при условии прекращения боевых действий. В письме благодарил Марка «за ничегонеделание в Формиях», оценив как нежелание соглашаться с Помпеем. Цезарь надеялся на встречу с Цицероном с одной лишь целью – «чтобы поговорить обо всём, что обоим интересно…».

Письмо показалось Марку подозрительным: одно дело – не находиться в одном лагере с Гнеем Помпеем, и совсем другое – в открытую перейти к Цезарю, который тотчас объявит мятежниками всех, кто поддерживал или даже не принял его сторону Цезаря, а значит, осудит и Цицерона.

Следовать за Помпеем Цицерон не спешил, идти на поклон к Цезарю – не позволяли убеждения. Но чтобы Цезарь посетил его на вилле – Марк не мог себе представить!

Это была непростая встреча. Цезарь вновь предлагал вести речь о мире с Помпеем.

– Ты заставишь его прекратить войну со мной, – обозначил задачу Цезарь.

– А что дальше? Что будешь делать ты?

– Я пойду в Испанию, где для Рима есть немало дел.

– Но ты знаешь, что сенаторы боятся повторения режима Суллы. Я первый буду против тебя, если ты себе это позволишь.

Цезарь невозмутимо ответил:

– Говори и поступай как угодно, но помни: я – друг твой!

– По этой причине я не хочу находиться в Риме, где мне придётся говорить о том, что хочет услышать Цезарь. Мне либо следует говорить то, о чём не могу молчать, либо вообще не приезжать.

Цезарь сделал вид, что не придал значения словам Марка:

– Ты всё-таки подумай, Марк Цицерон, – произнёс он при расставании, стараясь увидеть ответ в его глазах.

Вскоре Цезарь прислал в Формий письмо, где, как ни в чём не бывало, просил принять участие в заседании Сената, где ставил для себя важные вопросы. Марк и на этот раз проигнорировал просьбу триумвира, чем вызвал его недовольство. Но Марк поступить по-другому не желал, о чём поделился с Аттиком: «…Я не угодил Цезарю. Но сам себе угодил, как мне уже давно не доводилось… Я увидел людей, окружавших Цезаря; они не заслуживают ни малейшего уважения. Я понял, что будет представлять собой его власть… Остаётся одно – покинуть Италию… Я всё ещё хочу служить республике. Если всё потеряно, надо следовать за теми, кто