бы отчитываться за «ненадлежащее» распоряжение чужими средствами. Тогда и под суд можно пойти – лишиться чести и выплатить огромную неустойку из того, что ещё оставалось у него из собственного имущества.

Но Теренция оказалась неправа: неожиданно для всех Публилия действительно влюбилась в Марка Цицерона, своего кумира. Неприспособленная воспитанием к семейной жизни, девушка была предана немолодому супругу, ревновала ко всем женщинам, с кем приходилось ему общаться, но, главное, требовала ответных чувств. А когда Публилия стала ревновать Цицерона даже к памяти об умершей дочери, это показалось ему непростительным, и он сразу порвал отношения с ней, выставил из своего дома на Палатине «с вещами».

Она же, вместо того чтобы воспользоваться свободой, решила продолжать отношения, всеми способами стараясь вернуть расположение к себе Цицерона. Публилия продолжала появляться в его доме, сопровождала без надобности в городе, привлекая к себе внимание римлян. Куда бы он ни поехал, чтобы скрыться, влюблённая женщина докучала ему письмами с предложением воссоединиться вновь в семейном союзе. Однажды это ему надоело, и он решительно запретил Публилии его преследовать, и в своём решении был непреклонен.

* * *

Римские свахи оживились – предлагали дочерей, сестёр и племянниц из богатейших семей. А он объявил, что «женится только на философии», как поступали греческие мудрецы. Так и случилось: когда его друг Гиртий предложил в жёны свою сестру, отказался:

– У меня достаточно опыта в браках, чтобы отказаться под тем предлогом, что неудобно заниматься одновременно и женщиной и философией. Мне бы следовало догадаться немного раньше.

Но столь заметный в обществе человек, как Цицерон, долго оставаться неженатым не мог по многим причинам. Брак у римлян не был личным делом, скорее политическим. Друзья предлагали жениться на Помпее, дочери Помпея Великого, но он помнил, что её братья воевали против Цезаря в Испании. Неожиданно в кругу «претендентов на сердце жениха» оказалась Цереллия, горячая поклонница всех его талантов, немного старше него возрастом. Она с самого начала семейных разногласий знала о сложных отношениях Марка с Теренцией, приходила к ним, мирила. Образованная знатная дама имела на Цицерона некоторое влияние, но «как следствие совместной любви к философии». Цицерон сообщал «подруге Цереллии» о литературных успехах, она отвечала, что с нетерпением ожидает новой рукописи, чтобы тотчас переписать экземпляр для себя. В переписке позволяла Марку не стесняться в выражениях и эмоциях; возбуждалась острой дискуссией, при случае давала живой отпор. Когда узнавала о его разводах с жёнами, окружала заботой, «проявляя в отношениях свободную веселость».

Но для друзей Цицерона так и осталось загадкой, живут ли они в браке или им достаточно интеллектуальной дружбы…

Глава четырнадцатая. Мартовские иды

Терзания души

После смерти дочери – «пытки, которая терзает душу, выедает её, мучит, язвит, жжёт огнем, не даёт дышать», также после развода с Теренцией и с Публилией Цицерон осунулся лицом, исхудал телом и, главное, утратил непринуждённость в общении с друзьями. Но не зря греки говорили: «Глупцов вылечивает от горя время, умных – их ум» – действительность вернула Марка к привычной жизни в роскошном доме на Палатине. Появилось желание вновь бывать «на людях». Он посещал Форум, где не выступал, но наблюдал со стороны, как ведёт себя народ. В курии слушал новых сенаторов, посещал дома старых друзей. Но часто радость встреч у него сменялась дурными настроениями…

Марк обратил внимание на ставший в последнее время почти безлюдный Форум, некогда самое посещаемое место в городе. Народное собрание не бурлит страстями, не предлагается обсуждение новых законов. Претенденты на государственные должности не спрашивают разрешения у народа быть им полезными своей работой. Разве больше не о чём и не с кем договариваться или, обсуждая, спорить?

В центре города часто проводились аукционы по продаже имущества знатных семей, убитых в последней войне партий, или из домов, брошенных хозяевами при спешном отъезде. Продавцами выступали, как правило, «тёмные» личности, безнаказанно грабившие оставленные дома, зарабатывая на преступном промысле состояния. При этом ни один адвокат не брался защищать права представителей обездоленных семей.

Даже на первый взгляд стало заметно сокращение численности населения в Риме. Почти половина погибла в гражданской войне или изгнана из Италии. Гай Юлий Цезарь нашёл выход – принудил Сенат дать гражданство тысячам «новых римлян», уроженцам греческих городов – риторам, врачам, учителям. Вот почему Форум безмолвствовал!

По распоряжению нового диктатора в Сенате произошло замещение мест убитых аристократов новыми сенаторами из вольноотпущенников, представителей провинциальных городов и даже варваров – финикийцами и галлами. «Новые римские граждане» из благодарности раболепствовали перед Цезарем, не осмеливаясь спорить и не произнося противных ему речей, и прямо-таки впадали в экстаз от одного его присутствия в Сенате, одобряя любое предложение.

После одного из заседаний в курии Марк зашел к Помпонию Аттику. Отдышавшись с дороги, с нескрываемым озлоблением бросил с порога:

– Из всех свобод Цезарь оставил нам свободу молчать.

Пока Аттик соображал, что бы это означало и что ответить нежданному другу, Марк вывалил на хозяина все впечатления, накопленные за дни пребывания в Риме после своего исчезновения:

– Я убит! Жизнь для меня потеряла смысл. В такое время мне и в голову бы не пришло желать что-нибудь лично для себя… Мне кажется, я совершил грех уже тем, что остался жить.

По растерянному лицу друга Аттик понял, что это не просто слова, а кровоточащая рана, и постарался успокоить, тем временем поручив слугам подавать обед в триклиний.

Марк не говорил, он страдал:

– Раньше я целый день готовил выступления в Сенате, ночи напролёт при лампаде писал речи для суда. А сегодня кто-то в этом нуждается? Помимо своего желания я превратился в совершенно свободного человека – могу спать хоть до полудня! Ведь я родился для постоянной деятельности, достойной мужчины, а отныне меня лишили не только дел, но и дум. Потеряв всё, к чему приучили меня природа, характер и привычки, я стал в тягость не только другим, но и самому себе.

Высказав, что накипело, немного успокоился, потом добавил с огорчением:

– Я часто вижу во сне прежний Форум и прежний Сенат, – о, какой сладкий для меня сон!

Аттик успокаивал друга как мог; приобнял, придавая голосу благожелательность:

– Марк, дорогой, нашёл что вспомнить! Разве ты мало нажил врагов в прошлом Сенате? Не от них ли ты, рискуя, сбегал дважды из Рима? А сейчас, смотри, у них тишь и благодать – нет споров и разногласий между сенаторами и, главное, нет крови. Цезарь любит тебя, а это всем сигнал – и тебя полюбят. Неужели не хочешь пожить остаток лет в благостной тиши и покое?

В отношении Марка Цицерона Аттик говорил правду. Общество встретило знаменитого оратора с восторгом и с некоторой надеждой услышать вновь его протестный голос. На улицах он ловил на себе восхищённые взгляды, его преследовали любопытные, пытались заговорить, а если это случалось, проливали обильную лесть и похвалу. По утрам у порога его дама по привычке сходились люди – для приветствия и просьб о помощи. Опечаленные своими заботами, все нуждались в его поддержке, в то время как он, знаменитый Марк Туллий Цицерон, не был в состоянии помочь… У него не было ни должности, ни связей, ни власти, ни даже денег!

Аттик успокаивал друга:

– Марк, согласись с этим, и тебе будет жить легче. Посмотри на людей – не все так озабочены спасением республики, как ты. Многие из