* * *

Об одном искусном, но трусливом фехтовальщике, человеке остроумном и обходительном с женщинами, но бессильном в постели, говорили: «Шпага у него острая, в речах он тоже остер, но клинок его всегда гнется — он боится и дуэли, и любви».

* * *

«Весьма досадно, — сетовал М*, — что мы так уронили значение рогов. Я хочу сказать, что на них никто теперь не обращает внимания. В былое время они давали их носителю определенное положение в свете — на него смотрели, как в наши дни смотрят, например, на игрока. А ныне рогоносца просто не замечают».

* * *

Однажды, беседуя со мной о любви к уединению, г-н де Л*, известный мизантроп, заметил: «Нужно черт знает как сильно любить человека, чтобы выдерживать его общество!».

* * *

М* радуется, когда его называют человеком злым, точно так же как иезуиты бывали довольны, когда их называли цареубийцами. Гордыня всегда стремится управлять слабостью с помощью страха.

* * *

Один холостяк, которого настоятельно уговаривали жениться, шутливо возразил: «Да спасет меня господь от женщин — от брака я спасусь и сам».

* * *

Некто разглагольствовал о том, что публику следует уважать. «Да, — согласился М*, — этого требует осторожность. Торговок презирают все, но разве кто-нибудь рискнет задеть их, проходя через рынок?».

* * *

Я спросил г-на Р*, человека весьма умного и одаренного, почему он никак не проявил себя в дни революции 1789 года. Он ответил: «За тридцать лет я столько раз убеждался в порочности людей, взятых поодиночке, что уже не жду от них ничего хорошего и тогда, когда они собираются вместе».

* * *

«Учреждение, именуемое полицией, — шутила г-жа де*, — должно быть, и в самом деле ужасное место. Недаром англичане боятся ее больше, чем воров и убийц, а турки — больше, чем чумы».

* * *

«Всего несноснее в обществе — это, во-первых, плуты, а, во-вторых, порядочные люди, — говорил мне г-н де Л*. — Чтобы сделать жизнь в нем сколько-нибудь терпимой, надо истребить первых и отучить от слабодушия вторых, а это столь же просто, как разрушить ад и перестроить рай».

* * *

Д* немало удивлялся, видя, что г-н де Л*, человек весьма влиятельный, не в силах помочь своему другу. А дело было только в том, что слабохарактерность де Л* сводила на нет все выгоды его положения. Тот, чья сила не подкреплена решительностью, все равно что бессилен.

* * *

Г-жа де Ф* считает, что главное во всяком деле — умно и красноречиво высказаться о нем, а все остальное приложится само собой. Если бы какая-нибудь из ее подруг делала то, что она, г-жа де Ф*, советует, из них двоих вышел бы один отличный философ. Г-н де* метко сказал про нее: «Она отлично описывает действие слабительного, а потом удивляется, почему ее тут же не прослабило».

* * *

Один острослов следующим образом описал Версаль: «Это такое место, где, даже опускаясь, надо делать вид, что поднимаешься; иными словами, где надо гордиться тем, что вы знаетесь с людьми, знаться с которыми зазорно».

* * *

М* говорил мне, что в общении с женщинами ему неизменно помогали такие правила: «Всегда хорошо отзывайся о женщинах вообще, хвали тех, кто тебе нравится, а об остальных не говори вовсе; водись с ними поменьше, остерегайся им доверять и не допускай, чтобы твое счастье зависело от одной из них, пусть даже самой лучшей».

* * *

Некий философ признался мне, что, познакомившись с государственным устройством и порядками у различных народов, он сохранил интерес лишь к дикарям и детям. Первых он изучает по книгам путешественников, за вторыми наблюдает в повседневной жизни.

* * *

Г-жа де* говорила о г-не де Б*: «Это человек порядочный, но неумный и неуживчивый. Он — точь-в-точь окунь: безвреден для здоровья, но безвкусен и костист».

* * *

М* не столько обуздывает свои страсти, сколько подавляет их. Он сам признавался мне: «Я вроде наездника, не умеющего сладить с лошадью, которая понесла. Он убивает ее из пистолета и валится наземь вместе с нею».

* * *

Я спросил у М*, почему он отказался от многих предложенных ему мест. «Хочу быть человеком, а не действующим лицом», — ответил он.

* * *

«Разве вы сами не видите, — говорил М*, — что я был бы ничем, если бы не моя добрая слава? Стоит мне поскользнуться, как я слабею; стоит мне оступиться, как я падаю».

* * *

Весьма примечательно, что Кребильон[575] и Бернар, пламенно воспевавшие — один в прозе, другой в стихах — безнравственность и распутство, умерли, страстно влюбленные в потаскушек. Трудно придумать большую нелепость — разве что платоническое чувство, которое г-жа де Вуайе до последнего своего вздоха питала к виконту де Ноайлю, да еще сентиментальные любовные письма, дважды переписанные рукой г-на Вуайе[576] и найденные после его смерти. Ими были набиты две шкатулки. И оба писателя, и чета Вуайе напоминают мне трусов, распевающих во весь голос, чтобы заглушить страх.

* * *

«Допускаю, что умный человек может сомневаться в верности любовницы, — смеясь, говаривал г-н де*. — Но сомневаться в неверности жены может только дурак».

* * *

Г-н Л* — прелюбопытный человек: ум у него насмешливый и глубокий, сердце гордое и неколебимое, воображение беззлобное, живое и даже пылкое.

* * *

«В свете, — говорил М*, — встречаются три сорта друзей: первые вас любят, вторым нет до вас дела, третьи вас ненавидят».

* * *

«Не понимаю, — удивлялся М*, — почему г-же де Л* так хочется, чтобы я у нее бывал? Я почти перестаю презирать эту даму, когда не вижу ее». Эти слова можно отнести и к светскому обществу в целом.

* * *

Д*, мизантроп и насмешник, говоря со мной о порочности людей, сказал: «Бог не насылает на нас второй потоп лишь потому, что первый оказался бесполезен».

* * *

Услышав, как некто обвиняет современную философию в том, что из-за нее умножилось число холостяков, М* отпарировал: «Пока мне не докажут, что именно философы, сделав складчину, собрали те деньги, на которые открыла свое заведение мадмуазель Бертен,[577] я по-прежнему буду считать, что нежелание мужчин жениться объясняется иной причиной».

* * *

Н* говорил, что, вдумываясь в отношения людей, надо всегда принимать во внимание, что их связывает: сердце или плоть — если это мужчина и женщина; дружба или выгода — если это частное лицо и сановник или придворный, и т. д.

* * *

Г-н де П* считал, что на публичных