инвалидности». С ее точки зрения, силы «неолиберализма» (следует понимать: капиталистическое общество) вынуждают людей подстраиваться под общество, вместо того чтобы требовать от общества обеспечить им все необходимые условия. Поэтому Купер резко критикует движение бодипозитивизма, которое она считает формой «джентрификации»[436] по причине его «акцента на индивидуализме, а не на коллективности»[437]. Ее претензия заключается в том, что бодипозитивизм возлагает ответственность за любовь к собственному телу на индивида, которому полагается быть довольным тем, какой он есть, а не требует от общества изжить негативное отношение к полноте – проблематичный подход, который можно назвать перекладыванием ответственности. Как утверждает одна из членов так называемого «сообщества полных людей» по имени Лиз, у которой Купер взяла интервью для «Фэт-активизма», «ненависть к полным людям подпитывается капитализмом, потому что компании производят продукт, цель которого – сделать полных людей худыми»[438], а «капиталистическая основа активизма показывает, что главный мотиватор в процессе джентрификации фэт-активизма – доступ в общество, а не социальные преобразования»[439].

Если это звучит как параноидальная фантазия, то не удивительно: это она и есть. Представление об интерсекциональной сетке власти, раскинутой вокруг фэт-активизма, запутано сверх всякой необходимости. Биология и нутрициология ошибочно истолковываются как формы фукианской «биовласти», ограничивающей и дисциплинирующей людей. Медицина, занимающаяся проблемой ожирения, ошибочно понимается как навязывание людям репрессивного, дисциплинирующего нарратива. «Называя полных людей „страдающими ожирением“, мы медикализируем человеческое разнообразие»[440] и «Медикализация разнообразия побуждает на неуместные поиски „лекарства“ от естественных различий»[441], – вторя Фуко, заявляет Мэрилин Ванн в предисловии к «Хрестоматии исследований полноты». Кэтлин Лебеско сравнивает полноту с гомосексуальностью и считает, что аналогично ей полнота должна быть признана естественным явлением, не требующим лечения. Несмотря на многочисленные доказательства того, что лишний вес или ожирение повышают риск серьезных заболеваний и преждевременной смерти, чего нельзя сказать о гомосексуальности, Лебеско высказывает предположение, что полные люди, считающие свой вес проблемой, были вынуждены смириться со своим угнетением:

То, что полные люди и квиры с готовностью принимают науку и медицину как решение своих социально сконструированных проблем, напоминает стокгольмский синдром – ведь наука и медицина долгое время способствовали угнетению полных людей и квиров, один за другим приводя доводы, патологизирующие гомосексуального или «страдающего ожирением» индивида (идет ли речь о его разуме или о теле)[442].

Возможный ответ на это – принять или даже приумножить свою полноту. «Чтобы создать полное тело, требуется время, – пишет исследовательница полноты Эллисон Митчелл, – еще больше времени требуется, чтобы создать полное и политизированное тело»[443]. Лебеско заходит еще дальше, утверждая, что «научное знание не охватывает всего»[444], намекая на то, что фэтфобия движима евгеникой, и выступая за использование социальных и политических инструментов для борьбы с ненавистью к полноте. В противоположность этому подчеркивание ценности здоровья выставляется проблематичной идеологией, зовущейся хелсизмом (healthism).

Хелсизм подкрепляется нутрициологией, представляющей собой чрезмерное, как полагают Теоретики полноты, внимание к значимости пищевой ценности продуктов в контексте изучения питания и диетологии. Параллельные «критические» исследования диетологии и питания в ответ стремятся перенести эти вопросы в поле Социальной Справедливости. Люси Афрамор и Жаки Гинграс, например, считают предосудительным, что в основе исследований диеты и питания, как правило, лежит наука:

Диетология признаёт знание, подкрепленное доминирующей научной литературой, созданной на основе строгих научных методов и количественных исследований. Такое рациональное знание имеет свои последствия в том, как преподается и практикуется диетология[445].

А также:

Но поддержание строгости научной традиции ограничивает участие в смыслообразовании: язык здесь – не нейтральный инструмент, а скорее мощно заряженный политический вектор. Слова, используемые нами, отражаются на нашей способности генерировать возможности[446].

Вместо того чтобы воспользоваться наукой и с ее помощью разобраться в вопросах диеты и питания, а также их последствиях для здоровья, эти критические диетологи «решили прибегнуть к поэзии как к способу „создания культуры, ориентированной на праксис“ и возмущающей статус-кво»[447]. Они призывают «переосмыслить роль, которую диетологические установки в отношении полноты и гендера играют в легитимации и конструировании науки»[448]. Вряд ли эта затея поможет продвинуть вперед какую-либо из упомянутых дисциплин или вообще поможет кому-нибудь хоть в чем-нибудь, кроме того, что на время позволит почувствовать себя особенным. В этой связи учебник «Критическая диетология и критические исследования питания», предназначенный для студентов университетов, вызывает серьезное беспокойство. Движение «Здоровье любого размера» все же не дошло до отрицания медицины, хотя и использовало сомнительные медицинские исследования в поддержку своего убеждения, что человек с любым весом может быть здоров, однако «Критическая диетология» утверждает, что наука ничем не отличается от любого другого подхода к пониманию пищи, питания, диеты и полноты:

Хотя мы не отвергаем научный метод как средство создания знания о мире целиком, критическое направление отрицает представление, что создать объективное, свободное от оценочных суждений и не затронутое людскими предрассудками знание в принципе возможно. Критическое направление также отвергает убеждение, что какой-либо из способов создания знаний о мире превосходит другой или сам по себе является полноценным. Как таковая [критическая диетология] опирается на постструктурализм и феминистскую науку (два других направления), которые утверждают, что не существует одной-единственной истины о любой отдельно взятой вещи; что возможны множественные истины в зависимости от того, кто и с какой целью спрашивает; и что знание не может быть аполитичным, даже если оно считается позитивистским (то есть ценностно нейтральным или беспристрастным)[449].

Это настолько ярко выраженное отрицание объективной реальности, насколько вообще возможно. Авторы прибегают к «постструктурализму и феминистской науке» с целью отвергнуть неоспоримые доказательства того, что питание играет важную роль в здоровье человека, а лишний вес и ожирение повышают риск сердечных заболеваний, возникновения нескольких видов онкологии и диабета – не говоря уже о синдроме поликистозных яичников, а также проблемах с суставами, передвижением и дыханием, – а кроме того, сильно коррелируют с риском преждевременной смерти. Аналогичного «фэтфобного» отказничества в отношении здоровья придерживается и Купер. Она выступает за «исследовательскую справедливость», согласно которому эмпирические исследования полноты при желании допустимо заменить на «телесное знание сообщества»[450] с целью «получить доступ к знанию, уже созданному полными людьми»[451].

Наука групп взаимопомощи

Исследования полноты и фэт-активизм, по всей видимости, зародились в разных местах и в разное время и затем обросли множеством ответвлений. Помимо своих радикально лесбийских феминистских основ, фэт-активизм включает в себя горделивое бодипозитивистское движение, сомнительную, но популярную модель «Здоровье любого размера» и (c недавних пор) интерсекциональное квир-феминистское подразделение, подкрепленное соответствующими академическими исследованиями – то есть Теорией. Размножение всех этих подходов убедительно свидетельствует, что полные люди испытывают