Шрифт:
Закладка:
Эта убежденность уходит корнями в предыдущий, прикладной этап постмодернизма, на котором академические активисты дистанцировались от радикального скептицизма, заявив, что для борьбы с систематическим угнетением необходимо принять его как объективную истину. Например, в «Нанесении границ» Кимберли Креншоу, основополагающем тексте интерсекциональности, значительное внимание уделяется важности различия между утверждениями «Чернокожий человек» и «Человек, родившимся чернокожим». Этому вторили и другие исследователи в области критической расовой Теории, например белл хукс, а квир-Теоретики схожим образом высказывались об идентичности геев, лесбиянок, бисексуалов, транссексуалов, гендерно-неконформных людей и квиров. Идентичности, основанные на национальном происхождении и истории, стремительно завоевали популярность благодаря постколониальной Теории, а идентичности полных людей и инвалидов – включая идентичности, основанные на психических расстройствах, таких как депрессия и тревожность, – вошли в употребление под влиянием исследований полноты и инвалидности. К 2010-м годам описанный подход, а также постмодернистские принципы и сюжеты, используемые для взаимодействия с этими «реальностями», стали догматом веры, и активисты и Теоретики безо всякого страха ратовали за них.
На сегодняшний день академические исследования Социальной Справедливости в основном сосредоточены на идентичности, которую они используют как инструмент определения истины, а также на политике идентичности, основе их усилий по изменению мира. Поэтому после 2010 года большая часть исследований именуется «феминистской», «квирной» и т. д. эпистемологией (изучением знания и производства знания) или педагогикой (теорией образования). Даже если в них не используются слова «эпистемология» или «педагогика», почти все исследования Социальной Справедливости изучают то, о чем говорится, во что верят, что предполагается, чему учат, что распространяется, а кроме того, какие предубеждения привносятся преподаванием, дискурсами и стереотипами. Все они исходят из теоретической предпосылки, что общество функционирует при помощи систем власти и привилегий, закрепленных в языке, которые создают знание исходя из потребностей привилегированных и отрицают опыт маргинализированных. Таким образом академические исследования Социальной Справедливости нацелены на борьбу с наукой[456] и любыми другими аналитическими методами, которые противоречат их предпосылкам или утверждениям, сделанным на их основе.
Поэтому исследователи Социальной Справедливости возмущаются, когда рациональное мышление и доказательный метод называют лучшими способами познания истины, и требуют заменить их на «эпистемическую» и «исследовательскую справедливость». Это означает необходимость учитывать прожитый опыт, эмоции и культурные традиции групп меньшинств и считать их «знанием», которому следует отдавать предпочтение перед несправедливо господствующими аналогами, основанными на рациональности и доказательствах. Исследовательская справедливость часто подразумевает умышленный отказ от цитирования белых западных исследователей-мужчин в пользу их коллег, обладающих неким интерсекциональным маргинализированным статусом. Иногда доходит до игнорирования заслуг представителей привилегированных групп идентичности, из-за чего становится труднее прослеживать происхождение тех или иных идей в работах белых мужчин – прародителей постмодернизма. Поразительным, но типичным примером этой тенденции служат обширные отсылки философа и черной феминистки Кристи Дотсон к «эпистемическому насилию» Гаятри Спивак и при этом полное отсутствие упоминаний о том, что Спивак опиралась на работы Мишеля Фуко[457]. Маловероятно, что это просто небрежное отношение к делу или оплошность (Дотсон педантична, а Спивак упоминает о фукианских истоках своей концепции почти на каждой странице «Могут ли угнетенные говорить?»); гораздо более вероятно, что это умышленное вычеркивание постмодерниста более раннего поколения в угоду исследовательской справедливости. Как было отмечено в похожей ситуации:
Одно из дружеских критических замечаний, которые я [Анж-Мари Хэнкок. – Прим. пер. ] сделала в адрес статьи, касалось ее взаимодействия с интерсекциональной теорией, в частности использования концептуализации власти Мишеля Фуко вместо формулировки Патриции Хилл Коллинз из «Черной феминистской мысли». Моя претензия была двухсоставной: если автор намеревается осмысленно затронуть вопросы разнообразия и феминистской мысли в контексте интерсекциональности, то имело бы смысл воспользоваться формулировкой интерсекциональной власти ведущего теоретика черной феминистской мысли. А кроме того, я не убеждена, что обращение к Фуко способно внести значимый вклад в развитие исследований интерсекциональности, учитывая все различия[458].
Другими словами, независимо от происхождения тех или иных понятий единственный заслуживающий доверия способ проводить исследования с точки зрения интерсекциональности – ссылаться на работы Теоретиков черного феминизма.
Паноптикум новых терминов
Когда идеология – то есть философия плюс моральный императив – овеществляет свои основные постулаты, ее приверженцы зачастую приобретают повышенный интерес к знанию и его производству. Это происходит потому, что идеологии нужно доказать реальность своих предположений. Обычно этим занимаются философы: богословы, метафизики и теологи, – экспериментирующие с понятием знания, чтобы убедиться, что их моральные убеждения соответствуют реальности. (Именно поэтому Платон описывал знание как правильное мнение с объяснением[459].) Таким образом, академические исследования Социальной Справедливости питают глубокий интерес к отношениям между идентичностью и знанием. Это значит, что они стремятся обнаруживать, демонстрировать и ликвидировать предполагаемую несправедливость, характерную для систем знания и производства знания (науки в широком смысле), а также способ его передачи при помощи образования.
Вышеописанное – извечная привычка идеологов. Даже еще не успев испытать влияние постмодернизма, исследования идентичности уже фокусировались на взаимосвязи между идентичностью человека и тем, что он способен знать. Например, в 1980-х годах в рамках феминистской философии возникали различные эпистемологии – теории о том, как производится и понимается знание. Для обоснования феминистских притязаний использовались три основных метода: феминистский эмпиризм, позиционная теория и постмодернистский радикальный скептицизм. Феминистский эмпиризм признаёт общую грамотность научного процесса – пусть до появления феминизма ориентированные на мужчин предубеждения и не позволяли ему быть по-настоящему объективным. Этот метод вышел из моды во время прикладного постмодернистского поворота 1990-х, пав жертвой гремевших в ту пору «научных войн»[460]. Второй и третий методы представляют гораздо больший интерес для академических исследований Социальной Справедливости, поскольку соответствует постмодернистскому принципу, согласно которому знание проистекает из идентичности. На сегодняшний день эти методы служат фундаментом интерсекционального подхода к эпистемологии. В центре их внимания – вопрос о связи знания и его производства с выведенными из Теории понятиями справедливости и несправедливости. С 2010-х годов эти методы начали внедряться в общественный мейнстрим.
С этой целью Миранда Фрикер ввела термин «эпистемическая несправедливость» (epistemic injustice) в своей книге 2007 года «Эпистемическая несправедливость: власть и этика знания»[461]. Согласно Фрикер, эпистемическая несправедливость имеет место, когда индивид ущемлен в своей возможности знать. По мнению Фрикер, это может происходить несколькими способами: индивида не признают способным что-либо знать; его знание не признают действительным; его возможности что-либо знать препятствуют; или его знание не понимают. Фрикер подразделяет эпистемическую несправедливость на свидетельскую несправедливость (testimonial injustice) – людей не считают заслуживающими доверия по причине их идентичности
