Главной особенностью эйблистской позиции является вера, что нарушение функций или инвалидность (независимо от «типа») по своей сути негативны и должны, представься такая возможность, быть скорректированы, излечены или устранены[405].

В академии и активистских кругах ясно выраженное желание предотвратить или излечить инвалидность с шокирующей частотой выставляется желанием избавиться от людей с инвалидностью (а не от их ограничений) – циничная уловка, построенная на злоупотреблении игрой слов. Но Кэмпбелл идет даже дальше. Опираясь на квир-Теорию Джудит Батлер, она характеризует трудоспособность и инвалидность как перформансы, которым люди обучаются в обществе. Они «соосновывают» друг друга, образуя бинарность, которую надлежит разрушить:

Будь то «типичный представитель биологического вида» (в науке), «нормальный гражданин» (в политической теории), «разумный человек»[406] (в праве), все эти обозначения указывают на производство, которое проникает в самую душу, что наделяет нас жизнью, и как таковое представляет собой результат и инструмент политических образований. Создание таких режимов онтологического разделения только кажется отделенным от власти <…> Идентичность нетрудоспособных и трудоспособных перформируется раз за разом каждый день[407] (курсив в оригинале).

Дело не просто в безумности автора или фетишизации обездоленных – это прикладной постмодернизм. Этот предвзятый аргумент несет на себе очевидные следы влияния Жака Деррида и Джудит Батлер. Согласно дерридианскому взгляду наше понимание инвалидности и трудоспособности создает друг друга посредством иерархической дихотомии – то есть каждое из понятий понимается исключительно как противоположность другого, и они не равнозначны. Интерпретировать это помогает понятие перформативности, которое Батлер разработала в процессе собственной интерпретации одноименного понятия философа языка Джона Остина[408], объединив его с идеями Деррида и Фуко.

Кэмпбелл обращается еще и к критической расовой Теории, особенно к ее постулату о том, что расизм – настолько привычная, обыденная и естественная часть западной жизни, что никто его не замечает и не критикует[409]. Она приспосабливает этот аргумент к исследованиям инвалидности, утверждая, что эйблизм – настолько обыденная форма предрассудков, что мы не задаемся вопросом, почему считается, что лучше быть трудоспособным, нежели иметь инвалидность. Кэмпбелл критикует даже самих людей с инвалидностью, если они выражают желание избавиться от своих ограничений, обвиняя их в «усвоенном эйблизме» – ложном сознании, вынуждающем их принимать эйблизм, несмотря на их собственную инвалидность. Она пишет: «Неосознанно перформируя эйблизм, люди с инвалидностью становятся виновниками своей участи, укрепляя понимание инвалидности как нежелательного состояния»[410].

Все это вполне типично для исследований инвалидности. Лидия Браун, например, аналогичным образом определяет инвалидность как перформанс, а наличие инвалидности – как идентичность, которой можно гордиться. Это бросается в глаза в следующем примере, описании ее диалога с подругой-мусульманкой, которая объясняет, почему носит хиджаб, хотя и не верит в понятие скромности в основе этой традиции:

Ношение хиджаба – это внешний признак того, что она мусульманка. Она исполняет «роль мусульманки», и хочет, чтобы ее ассоциировали с исламом, и предпочитает носить хиджаб, чтобы другие люди – мусульмане или нет – могли идентифицировать ее, подобно тому как я, человек с аутизмом, который хлопает в ладоши не потому, что это инстинктивное или врожденное поведение – и не выработанный самостоятельно стимул, – часто и умышленно предпочитаю хлопать в ладоши, особенно на публике, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы другие люди – аутисты или нет – могли идентифицировать меня как аутиста. Я использую это как внешний знак [подобно тому, как некоторые мусульманские женщины предпочитают носить хиджаб, даже не разделяя религиозных убеждений, связанных с покрытием головы][411].

Маловероятно, что этот перформанс, подчеркнуто служащий для привлечения внимания, встретит всеобщее одобрение среди аутистов (как и мусульманский перформанс – среди мусульман). Тем не менее некоторые активисты настаивают на том, что их инвалидность, включая поддающиеся лечению психические расстройства вроде депрессии, тревожности и даже суицидальных мыслей[412], – это положительный фактор, а также уподобляют ее другим аспектам идентичности, которые могут быть использованы для усиления форм политики идентичности.

Такой политизированный подход следует отличать от принятия своих ограничений и психологически позитивного подхода к восприятию реальности жизни с ними. Это различие сравнимо с дистинкцией «Чернокожий человек» / «Человек, родившимся чернокожим», проводимой критическими расовыми Теоретиками (см. главу 5). Например, в своей книге «Не надо жалости: люди с ограниченными возможностями формируют новое движение за права человека» Джозеф Шапиро возражает против того чтобы считать комплиментом, когда трудоспособный человек игнорирует чью-либо инвалидность. Он пишет:

Это как если бы кто-то попытался сделать комплимент темнокожему человеку, сказав: «Ты наименее темнокожий человек из всех, кого я встречал»; так же лживо, как сказать еврею: «Я никогда не думал о тебе как о еврее»; так же неловко, как попытаться польстить женщине словами: «Ты не ведешь себя как женщина»[413].

Шапиро сравнивает «прайды людей с инвалидностью» с «гей-прайдами». Инвалидность, по его мнению, заслуживает чествования:

Как и гомосексуалы в начале 1970-х, многие люди с инвалидностью отвергают «стигму», что в их состоянии есть что-то печальное или постыдное. Они гордятся своей идентичностью людей с инвалидностью, выставляя ее напоказ, вместо того чтобы скрывать[414].

Хотя никто не должен стыдиться своей сексуальности, расы, религии, пола или состояния здоровья, многие люди с инвалидностью, вероятно, не согласятся с мнением, что наличие инвалидности нужно превозносить, – и вряд ли это поможет им найти эффективное лечение или лекарственное средство, если они этого хотят. А этого желания – несмотря на тезисы исследований инвалидности – им не нужно стыдиться.

Дополнительная проблема возникает, когда активисты стремятся принять инвалидность в качестве своей идентичности, чтобы гордиться ей или добиваться расширения политических прав и возможностей, однако при этом не желают, чтобы медицинские работники навешивали на них ярлыки. Зачастую это продиктовано постмодернистским принципом знания, отрицающим, что врачи обладают большей квалификацией в вопросах диагностики инвалидности, нежели кто-либо другой. Это приводит к попыткам самодиагностики с целью соотнесения с какой-нибудь групповой идентичностью. Примером этого служит запись разговора между Лидией Браун и Дженнифер Скуро (ЛБ и ДС соответственно):

ЛБ: Люди говорят мне: «Я думаю, что я человек с аутизмом, но на самом деле я не хочу этого говорить, потому что мне никогда не ставили диагноз», то есть имеется в виду диагноз, поставленный кем-то, у кого есть буковки ученой степени. Я отвечаю: «Ну, не мне говорить, как ты должен или не должен себя идентифицировать», – но я не верю, что нужно предоставлять эту власть медико-промышленному комплексу, и не доверяю его монополии на определение и установление того, кто считается, а кто не считается аутистом…

ДС: Да, как только я начала интересоваться областью диагностики, как только начала заигрывать с проблемой диагностического мышления, оставленного