Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Детективы » Последняя инстанция - Владимир Анатольевич Добровольский

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 104
Перейти на страницу:
стать послуг считать. Это в старину так говорили. На побегушках у них, у молодых, не состою: стара, ноги не те, а службу исполняю. Какая такая услуга? — строго посмотрела она на Бурлаку.

Веселости как не бывало.

Он и дежурной внушал, что не подкапываться явился, не придираться, не разносы учинять, не уму-разуму учить, и эту бедовую старушенцию убеждал в том же самом, а за правду, сказал он, которую, между прочим, все равно не скроешь, отблагодарят люди низким поклоном.

Долго он агитировал преобразившуюся старушенцию, которая была теперь сама строгость и в строгости этой, в серьезности, приличествующей такому обороту разговора, стала понемногу поддаваться агитации.

Сдвиг обозначился уже в том, что было наконец установлено, куда причислять Митьку Ярого — к беленьким или черненьким, а вслед за этим вообще поубавилось мглы беспросветной.

— Так и быть, — строго сказала Кузьминична, словно бы выговаривая Бурлаке за его назойливость. — Поясню. В комнатах убираются сами молодые, а я — в местах общего пользования. Но тут как раз Митька этот, беленький, из пятьдесят восьмой, и попросил. Напачкали там, а кто — не видала. Затри, попросил, ну и затерла. В комнате в ихней и в коридоре малость.

— А с Митькой кто был?

— Никого. Коечки заправлены, а хозяевов нету, он один.

— Сам, выходит, и напачкал? — спросил Бурлака. — Или гости были?

— Кто его знает! — поджала губишки Кузьминична. — Я за тем не смотрю.

— А мне сдается, без внимания оставить это не могли, — сказал Бурлака. — Пачкотня-то была особенная. Правильно понимаю?

Кузьминична запечалилась, глянула на него укоризненно:

— Чего ж тут понимать! Погоды стояли мокрые, мерзкие, не зима, а господи прости… Грязь — она есть грязь. Бери щетку, тряпку, вот и все тебе внимание.

— А он же вас отблагодарил?

— Да не дай господь! — забожилась Кузьминична. — У нас таких порядков нету! Это по гостиницам — богачи, а у нас всяк — трудящийся, денежками не разбрасывается, да я б и не взяла.

— А если у Митьки спросим? Если Митька трудящийся, какой ему смысл брехать? Вот и получится, Кузьминична, некрасиво, учитывая, что мы с вами уже вроде бы договорились.

Она обиделась, поджала губишки.

— Так и быть. Отблагодарил.

— По-честному, Кузьминична.

— По-честному? — принялась она сосчитывать сумму в уме и никак не могла сосчитать. — Да что-то рубля три.

— Ну вот, — сказал Бурлака, — сами и судите: пол подтереть — разве трешку стоит? За что такая цена? Я-то в курсе, Кузьминична, а вы-то некрасиво поступаете. Я вас, допустим, уважаю, с вашей трудовой биографией ознакомлен, а другой вполне способен составить нелестное мнение: не в сговоре ли с Митькой?

Она замахала руками, прежняя веселость вернулась к ней.

— Господь с вами, Алексеич! Для меня три рубля — деньги, а для сговора какие ж это деньги, позвольте вас спросить? И какой же это сговор? Ну, подтерла в комнате и в коридоре, а что оно — откуда мне знать? Может, и не кровь?

— Была б не кровь, — сказал Бурлака, — в колокола б не звонили. Панику не порол бы он, Митька.

— И то верно! И то верно! — совсем уж прежней стала Кузьминична, веселела прямо па глазах. — Митька, по правде, упредил меня, что кровь. Но молчать приказал. Гость у него был — нездешний, и был у них крутой разговор…

— Нездешний? — переспросил Бурлака.

— Ну да, приезжий. Повздорили. А он гостя по морде, извините, огрел. Нос ему разбил. С носа кровь. Вот вам, Алексеич, и все колокола.

— Не все, Кузьминична, — сказал Бурлака. — Молчать по пустякам не приказывают.

— Так ему ж нельзя, Митьке-то! — произнесла она с жаром, с искренним желанием убедить. — Он, говорят, попадался уже, а по второму разу, Алексеич, и пустяк зачтется.

Веселость ее и серьезность, строгость и снова веселость Бурлака расценил, как следовало, по его разумению, расценить: старушенция бедовая, вины за собой не чуяла, но, почуяв неладное, насторожилась, а когда выложила все, как было, сразу ей полегчало. Было, видно, именно так, — больше ничего прибавить она не могла.

Из общежития Бурлака поехал трамваем в райотдел; впору бы потирать руки: наклевывалось! — но до того сжился он, видно, с версией первоначальной, разбитой фактами, что новую, родившуюся всего-то час назад, принял без воодушевления. А час ли назад? Не Кручининым ли она порождена? И не Кручинин ли открыл ту дверь, через которую спасался бегством заезжий гость?

Да не завистник же я, подумал Бурлака, и не какой-нибудь злопыхатель; что мне до Кручинина? Тут другое: рановато воодушевляться.

В Кировском райотделе ему сообщили учетные данные на Ярого: не такой уж и Митька — тридцать пятого года рождения, Дмитрий Афанасьевич, фрезеровщик завода «Сельмаги» и — что самое примечательное — дважды судим. По сто сорок четвертой и двести шестой статьям.

«А это как раз не играет роли», — подумал Бурлака, сознавая, однако, что упорствует как бы в пику Кручинину.

18

Я не мальчик, но иногда находит мальчишеское затмение, и кажется мне, будто у начальника отдела только те расследования в голове, которые веду я.

Константин Федорович на два дня уезжал — по вызову министерства, а за это время и сменилась обстановка на моем участке фронта. Каждый солдат полагает, что его участок самый важный.

Рвусь к Величко с девяти утра: занят. Звоню на телестудию: требуется справочка. Пока что устно, а вообще-то в письменном виде. Что передавалось по городу девятнадцатого декабря с восьми вечера до девяти? Отвечают не сразу, копаются в своих архивах. Ответ вполне меня удовлетворяет: цирковое представление, трансляция из Москвы.

Прорываюсь к Величко незадолго до обеденного перерыва.

Он жмет мне руку еле-еле. Сонный. Неприятности? Краем уха слыхал я: застопорилось дело в группе, которая вот уж пятый месяц расследует крупное хищение. Придется вторично просить об отсрочке у прокурора республики. Да только ли это? Я почти уверен, что Константин Федорович переменился ко мне лично.

— Вы погодите, Борис Ильич, — перебивает он меня. — Сначала — о квартирных кражах.

А на этом участке — успешно; остается только допросить оставшихся свидетелей.

Он меня явно не слушает.

— Покороче, Борис… Что с Подгородецким?

— Алиби, Константин Федорович. Полнейшее.

Горю желанием посвятить его в подробности, но он опять меня перебивает:

— А с бумажником?

С бумажником — глухо, и потому пытаюсь компенсировать этот пробел увлекательной историей, в которой фигурируют заколоченные досками двери, общежитие «Сельмаша» и так далее.

— Когда я работал в прокуратуре, — сонно вспоминает Величко, — у нас был следователь… Потрясающе излагал фабулы. Красочно. Просто-таки мастер художественного слова. Вот только с раскрываемостью у

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 104
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Владимир Анатольевич Добровольский»: