и чем всё это может кончиться; то, что может быть простительно двадцатилетнему безумцу, не может применяться к человеку тридцати пяти лет, мужу и отцу семейства»587.

Вопрос был исчерпан. Но экзекуция продолжалась. Близкие поэта с самого начала стали, хотя и не по своей воле, участниками наказания.

Ещё 4 июля 1834 г. Элиза Хитрово привезла Пушкину два письма от Жуковского, написанных днём ранее. Одно было пространное, с укоризнами, а другое – краткое и вежливое. Краткое предназначалось для того, чтобы Пушкин мог ознакомить с ним Бенкендорфа. В пространном письме Жуковский не стеснялся в выражениях: «Ты человек глупый… Не только глупый, но и поведения непристойного…»; если не последуешь совету, «то будешь то щетинистое животное». Жуковский пугал Александра Сергеевича, что тот может «повредить себе на целую жизнь», и настаивал, чтобы он обратился непосредственно к царю588.

Головомойка дала результаты. 4 июля Александр Сергеевич написал новое покаянное письмо Бенкендорфу: «…необдуманное прошение моё… могло показаться безумной неблагодарностию и супротивлением воле того, кто доныне был более благодетелем, чем государем»589. Бенкендорф получил приказ вызвать поэта для объяснений, но решил раньше окончательно сломить его волю. С этой целью он на время передал Жуковскому оба покаянных письма Пушкина, солгав, что ещё не показывал ни одно из них царю. При этом он выразил неудовольствие по поводу их содержания. Жестокая игра продолжалась. В письме от 6 июля Жуковский, следуя внушению Бенкендорфа, сообщил Пушкину, что его первое покаянное письмо «так сухо, что оно может показаться государю новой неприличностию»; во втором «есть кое-что живое, но его нельзя употребить в дело». (В действительности уже первое письмо было «пущено в дело» и по нему было принято решение о «прощении» поэта.)

6 июля 1834 г. Жуковский отправил Пушкину ещё одно разносное послание: «…надобно тебе или пожить в жёлтом доме, или велеть себя хорошенько высечь»590.

Жуковский слабо представлял себе, в каком состоянии находился его друг и какое впечатление на него может произвести брань.

Жуковский настаивал на том, чтобы Александр написал прочувствованное послание государю с признанием своей глупости: «Действуй просто. Государь огорчён твоим поступком; он считает его с твоей стороны неблагодарностью. Он тебя до сих пор любил и искренне хотел тебе добра. По всему видно, что ему больно тебя оттолкнуть от себя»591.

6 июля 1834 г. Пушкин составил новое послание с выражением безмерной благодарности Николаю I за монаршие милости и с отказом от прошения об отставке: «Государь осыпал меня милостями с первой минуты, когда монаршая мысль обратилась ко мне… Он всегда был для меня провидением…» и пр.592

Вымученные слова преданности царю были едва ли искренними. Напротив, упрёки Жуковского пробудили в поэте гордость. Он отвечал другу, что не считает себя виноватым: «Идти в отставку, когда того требуют обстоятельства… какое тут преступление? какая неблагодарность?.. Во глубине сердца своего я чувствую себя правым перед государем»593. Объясняя Жуковскому причины своего поступка, Пушкин писал: «Подал в отставку я в минуту хандры и досады на всех и на вся. Домашние обстоятельства мои затруднительны; положение моё не весело; перемена жизни почти необходима»594. Таким же неодолимым стремлением к перемене жизни был захвачен поэт накануне роковой дуэли.

В чём заключались домашние затруднения, можно догадываться. Поэту не на что было содержать семью. 11 июля 1834 г. он сообщил Наталье: «На днях я чуть беды не сделал: с Тем чуть было не побранился – и трухнул то я, да и грустно стало… А долго на него сердиться не умею, хотя и он не прав»595. Пушкин простил царя Николая! В самодержавной России мудрено было пробыть в оппозиции более недели.

Три карты

Пушкину приходилось тратить всё больше сил и труда, чтобы преодолеть материальные трудности, с которыми столкнулась его семья. Выделенное ему имение Кистенёвка было сразу заложено, а деньги истрачены. Однако помимо Кистенёвки род Пушкиных владел другими землями.

Отец поэта С.Л. Пушкин обижался, когда его называли мелкопоместным дворянином. В самом деле, у него было более 1000 душ крепостных крестьян. Но он вёл жизнь не по средствам и промотал всё состояние. Болдинское имение было заложено и перезаложено. Казённого долгу на нём числилось более 190 000 рублей596. В 1834 г. престарелые родители ждали денежной помощи от Александра, не имея денег на переезд в деревню.

Брат поэта Лев, подобно отцу, жил в долг, и Александру приходилось постоянно платить за него. В 1834–1835 гг. он выкупил вексель брата в 10 000 руб., заплатил Павлищеву «в Варшаву за Л.С.» 837 руб., за гостиницу («за брата Л.С. за дом Энгельгарда») 1330 руб., оплатил его долг Плещееву 1500 руб., дал «в дорогу» 950 руб., заплатил портному и пр.597 Лев имел право на долю доходов от болдинского имения, и заботы брата казались ему недостаточными. Благодарности от него Александр Сергеевич не дождался.

Пытаясь спасти родителей от нужды, Александр Сергеевич взял на себя управление болдинским имением, с тем чтобы сделать его доходным. Очень скоро он должен был убедиться в том, что в считанные недели и месяцы достигнуть этой цели невозможно. Надо было стать на несколько лет рачительным помещиком. Лишь в этом случае можно было рассчитывать на какой-то успех.

В сентябре 1834 г. Александр опрометчиво согласился принять в своё семейство двух взрослых сестёр Натали. Решающее значение имели материальные соображения. Пушкины платили большую сумму за наём квартиры. Сёстры Гончаровы согласились платить половину этой суммы. Приняв сестёр, Натали получила основание отвергнуть предложения мужа по поводу переезда из столицы в деревню. Семья не могла съехать с квартиры, снятой вместе с девицами Гончаровыми, как не могла сложить с себя заботы об их устройстве.

Надежды заработать на хлеб литературным трудом таяли, тогда как траты росли. Дело осложняли карточные долги.

В 1830 г. Пушкин задумал выкупить у Догановского и Жемчужникова свои векселя за 18 000 рублей.598

Выполнить план не удалось. В 1831 г. поэт поручил уладить дела с московскими долгами Нащокину. Речь шла о векселях на сумму в 20 000 рублей. «…Я, уплатя им (Догановскому и Жемчужникову. – Р.С.) все двадцать тысяч, останусь без гроша», – писал Нащокин. Действуя через ростовщика Рахманова, Нащокин попытался выторговать для Пушкина две-три тысячи рублей. Осуществить замысел удалось не сразу599.

7 октября 1831 г. Пушкин писал Нащокину: «Прошу тебя в последний раз войти с ними (Жемчужниковым и Догановским. – Р.С.) и предложить им твои готовые 15 т., а остальные 5 я заплачу в течение трёх месяцев»600. 22 октября Пушкин сообщил, что сам виделся с Жемчужниковым и «они (Жемчужников и Догановский. –