Ныне на склонах долины, на голых берегах озера и изрезанных отрогах окружных холмов видны создания, что в изумлении взирают на звезды, а иные уже поют чудесными голосами. И Норнорэ стоял на холме, пораженный красой сего народа, и поскольку он был вала, они казались ему на диво маленькими и изящными, а лица их — печальными и нежными. Затем заговорил с ними Норнорэ великим гласом валар, и сияющие лица обратились к нему:

— Внемлите, о эльдалиэ! Вы те, кого ожидали мы века сумерек и кого искали мы все века покоя! Пришел я от самого Манвэ Сулимо, Владыки Богов, пребывающего на Таниквэтиль в мудр ости и ми ре, к вам, о Дети Илуватара, и вот что вложил Манвэ в уста мои: пусть иные из вас отправятся со мной — ибо я Норнорэ, глашатай валар, — и вступят в Валинор и говорят с ним, дабы ведал он о вашем приходе и всех ваших желаниях.

Велико было оживление и изумление у вод Койвиэ, и в конце концов трое из эльдар выступили вперед, отважившись пойти с Иорнорэ, и он отнес их назад в Валинор. Имена их, как передают эльфы Кора, были Исиль Инвэ, Финвэ Нолэмэ, отец Турондо, и Тинвэ Линто, отец Тинувиэль, но нолдоли зовут их Инвитиэль, Голфинвэг и Тинвэлинт. После содеялись они великими среди эльдар, и тэлэри следовали за Исилем, родичи же его и потомки — королевский род Инвир, чья кровь течет и во мне. Нолэмэ был повелителем нолдоли, и о делах его сына Турондо — или, как его назвали позже, Тургона, — есть немало великих сказаний, ну а Тинвэ[прим.3] не жил долго со своим народом, но и поныне, говорят, правит он живущими поодиночке эльфами Хисиломэ, и танцует на тамошних сумеречных полянах со своей супругой Вэндэлин — духом, пришедшим давным-давно из тихих садов Лориэна; однако величайшим из эльфов стал Исиль Инвэ, чье высокое имя почитается в народе и посейчас.

Слушай теперь о том, как трое эльфов, принесенные Норнорэ, стояли пред богами, когда настало смешение света: Сильпион угасал, а древо Лаурэлин пробуждалось к величайшему сиянию, Сильмо же как раз опустошил кувшин серебра на корни Сильпиона. Эльфов, чьи глаза привыкли к сумраку и не видели ничего ярче звезд Варды, ослепило и поразило великолепие света, но краса и царственная мощь собора богов исполнили их благоговением, а крыши Валмара, сверкающие далеко на равнине, — трепетом, и преклонились они с почтением, но Манвэ рек им:

— Восстаньте, о Дети Илуватара, ибо весьма рады боги приходу вашему! Поведайте, как вы пришли; каким нашли мир; каким видится он вам, его первенцам, и какими желаниями он наполняет вас.

Но, ответствуя, молвил Нолэмэ:

— Поистине, от величайшего явились мы! Ибо мнится мне, лишь сейчас пробудился я ото сна бесконечно глубокого, и безбрежные сновидения уже позабыты.

И Тинвэ прибавил, что сердце говорит ему, будто лишь недавно явился он из необъятных краев, но сам он так и не смог припомнить, какими темными и загадочными путями привели его сюда. Последним говорил Инвэ, взиравший на Лаурэлин, пока прочие держали речь, и молвил:

— Не ведаю, откуда, какими путями и куда я странствовал, но мир наш для меня — великое чудо, и мнится, люблю я его весь, однако ж наполняет он меня жаждой света.

И узрел Манвэ, что Илуватар стер из умов эльдар знание о том, как они пришли в мир, и что богам не дано узнать того; и глубоко было его изумление. Йаванна же, внимавшая речам, перевела дух, потрясенная словами Инвэ о жажде света. Взглянула она на Лаурэлин, и сердце ее помыслило о плодоносных садах Валмара, и зашептала она нечто Ту-иване, сидевшей подле нее и не сводившей взора с нежного изящества эльдар; затем обе они обратились к Манвэ:

— Внемли! Укрытая тенью земля — не место для созданий столь дивных, по р ожденных мыслью и сердцем Илуватара. Прекрасны рощи и сосновые боры, но не одни эльфы живут в них: странствуют там дети Мандоса и слуги Мэлько скрываются в странных местах, да и сами мы не желаем расставаться с этим чудесным народом. Их далекий смех, звучавший в Палисоре, достиг нашего слуха, и было бы хорошо, если бы эхо этого смеха звенело в наших чертогах и дворах Валмара. Пусть эльдар живут средь нас, и колодец нашей радости наполнят новые источники, что никогда не пересохнут.

Среди богов поднялся шум, и большинство было заодно с Палуриэн и Ваной, тогда как Макар, молвив, что для валар построен был Валинор, воскликнул:

— Уж ныне здесь скорее сад с розами для прекрасных дам, нежели обитель мужей! Отчего желаете вы привести сюда детей мира?

В том согласилась с ним Мэассэ, а Мандос и Фуи остались холодны к эльдар, как и ко всему остальному; Варда горячо поддержала Йаванну и Туивану, ведь, поистине, сильнее, чем все, жившие в Валиноре, любила она эльдар. И Аулэ с Лориэном, Оромэ, Нэсса и Улмо весьма упорно стояли на своем: призвать эльдар, дабы жили они среди богов. По сей причине, хотя Оссэ осторожно высказался против — верно, из-за негаснущей ревности и вражды, что питал он к Улмо — совет решил, что следует призвать эльдар, и боги ожидали лишь приговора Манвэ. Даже Мэлько, видя волю большинства, вкрадчиво присоединил свой коварный голос к сему ходатайству, но с тех пор, однако, клеветал на валар, говоря, что в тюрьму призвали они эльдар из зависти и ревности к их красе. Подобную ложь он впоследствии часто повторял нолдоли, когда желал возбудить их беспокойство, добавляя, против всякой правды, что он единственный был против общего гласа богов и говорил за свободу эльфов.

Может статься, и в самом деле, реши боги по-иному, мир был бы сейчас прекраснее, а эльдар — счастливее, но никогда не достичь им того великолепия, тех знаний и красоты, каковыми владели они встарь, а советы Мэлько меньше повредили бы им.

Выслушав все сказанное, с радостью Манвэ принял решение, ибо и его сердце само по себе склонялось к тому, чтобы привести эльдар из сумерек мира к свету Валинора. Обратившись к трем эльдар, он изрек:

— Возвращайтесь ныне к вашим родичам — быстро отнесет вас Норнорэ к Койвиэ-нэни, что в Палисоре. И таково слово Манвэ Сулимо и глас воли валар, дабы народ эльдалиэ, Дети Илуватара, отправились в Валинор, где станут жить они, осененные величием Лаурэлин и сиянием Сильпиона, и познают счастье богов. И