Шрифт:
Закладка:
Запнувшись об узловатый корень, Аорион выругался. И к чему лезть в гору ради какого-то разговора – наверняка пустого. О чём там может рассказать давно выживший из ума старик? Ещё более занятный вопрос: если он, Аорион, уже весь взмок и пару раз чуть не сломал ногу, как старик-то туда залез? Разум подсказывал, что следовало бы плюнуть на этого Навакра и заняться действительно важными делами – жилище на зиму само себя не построит – но так уж повелось, что в семье Каорн слово ветви Каорн-э пользовалось непререкаемым авторитетом. Можно было бы и плюнуть на этот дурацкий обычай, в конце концов, из Каорн-э остался в живых лишь этот старик, да и вообще от всей семьи уцелели лишь они с растяпой-братцем. Их Каорн-иан отныне, почитай, единственная ветвь рода, но… Аорион не хотел признаться в этом самому себе, но ему было попросту любопытно. В конце концов, этот человек – последний из тех, кто видел Родину в осознанном возрасте, мало ли, что он может рассказать. Многие не любили Аориона за вспыльчивость, грубость и себялюбие, но его тягу к постижению нового отмечали даже недруги.
– Ты опоздал, – Навакр повернулся, и Аорион не без труда сохранил самообладание под взглядом немигающих глаз. Брат признавался, что до сих пор видит их во сне – что взять с этого неженки? Брата Аорион по-своему даже любил, но уж слишком Эврион мягок и добр для этих проклятых времён.
– Сегодня Терейн с Хоролом спорили дольше обычного, – пожал плечами Аорион. – Да и забрался ты… Я не намерен перед тобой отчитываться, старик, ты мне не отец. Хотел что-то сказать – выкладывай.
Навакр и не подумал возмутиться грубостью того, кто годился ему во внуки. В жутком немигающем взгляде промелькнуло нечто похожее на насмешку.
– Ты подойдёшь. Другого выбора всё равно нет, – сообщил он насмешливо поднявшему брови Аориону.
– Подойду для чего?
– Из мужчин нашей семьи живы только ты, я и твой брат.
Аорион промолчал – говорить здесь было нечего. Край клыков, так они прозвали то место. Эта бесплодная земля была усыпана каменными обломками, похожими на торчащие клыки, но имя своё она получила не за это. Кровожадные твари, обитавшие там, взяли жизни многих. Их отец Каэнойр и внуки Навакра были среди погибших.
– Ты подходишь лучше, но и твой брат должен будет узнать то, что я скажу. Где он сейчас?
– Всё чем-то занят со своим приятелем Терейном, – усмехнулся Аорион. Разумеется, он подходит лучше, для чего бы то ни было. – Если ты заметил, мы готовимся к зимней стоянке. И я надеюсь, тебе на самом деле есть что сказать, потому как я едва поставил палатку для дочери…
– Это сейчас неважно, – прервал его Навакр. – Важно то, что я тебе сейчас скажу. Важнее всего. Сядь и слушай, разговор будет долгим…
Длинный, протяжный рёв прервал его речь. Собеседники, не сговариваясь, обернулись и увидели внизу, на холмах чёрные, быстро мчащиеся к лагерю фигуры. Навстречу им выбегали с оружием пнатейские мужчины, а женщины привычно собирали детей в середине стоянки. За долгие годы странствия такое случалось много раз – слишком много. Сердце Аориона замерло.
– Алкмисто… – сдавленно вздохнул он, схватившись за меч. – Прости, старик, мы договорим после.
– Ты останешься здесь, – строго сказал Навакр. – Тут нас не заметят, а по дороге тебя убьют. Они могут быть в лесу…
– Я иду к дочери, – упрямо поджал губы Аорион, и, развернувшись на пятках, бросился бежать.
– Стой, дурак! Твоя жизнь сейчас важнее! Стой! – неслось ему вслед.
Аорион не слушал. Лёгкими прыжками он мчался через лес, не замечая ни корней, ни неровной почвы под ногами. Алкмисто, дочь ‒ нежная, ласковая, жизнерадостная девочка. Себялюбивый и расчётливый, Аорион обожал дочь безумно, так же как её унесённую кровавой лихорадкой мать, а возможно даже больше. Ради неё – единственного человека на свете – он был готов позволить заживо себя сжечь, лишь бы даже слезинка не увлажнила её лучистых глаз.
Правильно твердят книжники и жрецы – естество человека во многом определяет среда, где ему приходится жить. Всего поколение понадобилось пнатеи – жителям огромных шумных городов, учёным, мореплавателям, философам, торговцам – чтобы, под стать презираемым ими дикарям, исполниться звериной выносливости, осторожности и ловкости, научиться выживать и чуять опасность ещё до её приближения. Вот и сейчас, Аорион ещё не видел врагов, а его инстинкты уже бросили его тело с тропы и заставили забиться под мгновенно примеченую замшелую корягу. Скорчившись в своём укрытии, он замер, чутко прислушиваясь к каждому шороху, следя за каждым движением меж обрамлявших тропу деревьев.
Они появились почти бесшумно – темноволосые, одетые в шкуры и костяные доспехи, с ног до головы покрытые красными татуировками, верхом на огромных мохнатых чудовищах – жуткой помеси медведя и волка. Аорион знал их имя: дарозы. Так сказал тот пленный дикарь, смеявшийся под пытками и заговоривший лишь после того, как за дело взялся старый Навакр. Этими дикими тварями кишели все окрестные земли, и пнатеи не раз приходилось вступать с ними в бой. Те доспехи, что пнатейские умельцы плавили из найденных в пути руд, не шли ни в какое сравнение с чудесными электровыми бронями погибшей Родины, но каменные наконечники копий и деревянные дубины дикарей не были для них серьёзной угрозой. Беда в том, что под жуткими пастями волкомедведей подался бы и электр. Каждая такая стычка уносила жизни пнатеи, которых и без того осталось безумно мало.
Под ревущие завывания своих жутких тварей, дикари пронеслись дальше по тропе, и всё стихло. Аорион облегчённо вздохнул. Немного выждав, он осторожно выбрался из укрытия и огляделся: никого вокруг, вой стаи доносится откуда-то издалека. Удовлетворённо кивнув, Аорион со всех ног бросился к стоянке, и тут что-то тяжело свалилось с дерева ему на спину, вбивая в землю весом
