– Если я сдамся….

– Франц, нет! – С силой, которой она в себе не подозревала, Иоганна схватила его за плечи, удерживая на месте. – Если ты сдашься, ты сделаешь его жертву бесполезной. Ты же знаешь, что они… всё равно его допросят. – Она едва могла заставить себя произнести эти слова. Её желудок скрутило, и ей пришлось сделать несколько вдохов, чтобы прийти в себя. – Они посадят его в тюрьму или… или ещё хуже. – Внутри вскипал крик, и она закусила губу, чтобы не дать ему вырваться. – Если ты сдашься, ты ничем ему не поможешь. Но в одном ты прав – ты не можешь здесь оставаться. Только не из-за нас, а из-за тебя самого. Нам нужно спрятать тебя в безопасном месте.

Его лицо помрачнело ещё больше, взгляд затуманился. Он пожал плечами, так что она была вынуждена опустить руки.

– Где?

– Где-нибудь…

– Нет такого места.

– Должно быть. Биргит может спросить у Ингрид, или я – у отца Иосифа…

– Отец Иосиф присылал к нам людей. А коммунистов интересует только их пропаганда. Они заботятся о правах рабочих, а не евреев.

– Мы на одной стороне… – продолжала убеждать Иоганна, хотя понимала, что в его словах есть доля правды. Люди ненавидели Гитлера по очень разным причинам.

– Это пока. И в любом случае они могут расправиться с коммунистами, как расправляются с евреями. Почему эта Ингрид должна мне помогать?

– Всё равно, – настаивала Иоганна, и её голос становился всё увереннее, – мы должны попытаться. Это не может вот так закончиться, Франц, я тебе обещаю.

На миг выражение его лица смягчилось, он взял её ладонь в свою, и их пальцы переплелись.

– Я тебя люблю, – просто сказал он, и её сердце сжал ужас, потому что эти слова прозвучали как приговор. – Мне кажется, я всегда тебя любил, с той самой минуты, как впервые увидел. Ты стояла в кухне с таким видом, будто владеешь миром.

– Это не так, – прошептала она, и он сжал её пальцы.

– Но в тот миг ты завладела моим сердцем.

Она сдавленно выдохнула.

– Франц, не говори так… словно это – прощание…

– Я просто хочу, чтобы ты знала.

– Я знаю. А ты знаешь, что я люблю тебя. – Её голос стал сильнее, убедительнее. – Однажды, когда это закончится…

– Это никогда не закончится.

– Что ты! Безумие не может длиться вечно. – Она накрыла его ладонь своей. – Франц, пообещай мне, что не натворишь глупостей. Не выдашь себя, думая, что это очень благородно, и не совершишь ещё чего-нибудь такого же нелепого.

– Хорошо. – Он закатил глаза, но тут же ласково улыбнулся ей. – Обещаю не глупить.

– Чудесно. – Она обняла его, наслаждаясь реальностью момента, наслаждаясь тем, что по крайней мере сейчас они оба в безопасности и она может к нему прикоснуться. – А потом мы найдём Ингрид или отца Иосифа, и они скажут нам, что делать.

– Это ведь не может быть так легко, – заметил Франц.

– Может, – возразила Иоганна. Неожиданно она почувствовала себя очень сильной, очень решительной. Ей было ради чего бороться. И жить. – Должно быть.

Глава восемнадцатая

Биргит

Когда дверь магазина за гестаповцами и Манфредом закрылась, Хедвиг рухнула на колени, и из её груди вырвался низкий звук, похожий на стон раненого животного.

– Мама! – Биргит рванула к ней, упала на колени рядом, сжала её в объятиях. Низко опустив голову, Хедвиг раскачивалась взад-вперёд, и глаза Биргит наполнились жгучими слезами. Она никогда не видела мать такой разбитой, такой потерянной.

– Он вернётся, – пообещала она. – Они просто хотят задать ему несколько вопросов.

Конечно, Биргит и сама понимала, что это не так. Она слышала достаточно ужасных историй о людях, которые возвращались оттуда, став бледными тенями самих себя, возвращались все в синяках, порезах и ожогах, с вывернутыми пальцами, сломанными руками. Её желудок скрутило, и она с трудом могла дышать. Этого просто не могло случиться с её отцом, её дорогим папой.

– Мама, всё будет в порядке, – повторяла она, но сама слышала, как слаб её голос, и знала, что мать ей не поверит. Она сама себе не верила.

Каким-то чудом она помогла Хедвиг подняться и дойти до стула, на который мать тяжело опустилась и накрыла лицо руками. Биргит пошла варить кофе. Ей пришлось повозиться с чайником, потому что она варила кофе впервые в жизни, но ей надо было чем-то себя занять.

Вода только начала вскипать, когда в комнату ворвалась Иоганна.

– Тебе нужно найти Ингрид, – сказала она Биргит резким, даже грубоватым тоном. Её взгляд скользнул по матери, сгорбленной за столом, и вновь в сторону.

– Я не знаю, как ее найти. – Биргит уже очень давно не видела Ингрид, хотя по-прежнему получала и распространяла брошюры. Видимо, коммунистка полагала, что им лучше – и безопаснее – больше никогда не встречаться.

– А как же кофейня? – спросила Иоганна. – Ты сказала, что там сможешь связаться с ней. Нам нужна её помощь. Её или отца Иосифа – с ним я поговорю сегодня.

– Отец Иосиф ничем не сможет помочь, – бесцветным тоном произнесла Хедвиг. – Ваш отец был его единственным знакомым, кто сопротивлялся. Люди, которых он присылал сюда, были прихожанами, попавшими в беду. Им больше некуда было идти.

Биргит и Иоганна обменялись неуверенными взглядами, а потом Иоганна сказала:

– Значит, остаётся Ингрид. Франца нужно перевезти как можно скорее. Они вернутся, как только… – Она резко остановилась, снова взглянув на Биргит.

– Как только что? – спросила мать, поднимая заплаканное лицо, чтобы посмотреть на них обеих.

Выражение лица Иоганны смягчилось, губы задрожали, и она крепко сжала их.

– Как только папа им расскажет, – тихо сказала она.

– Он этого не сделает, – с достоинством заявила Хедвиг.

– Мама, у него может не быть выбора…

– Иоганна! – Биргит осуждающе посмотрела на сестру. Меньше всего их матери нужно было услышать, как ее мужа будут допрашивать. От одной мысли об этом желудок Биргит сжался, и она прижала руку к животу, решив стать сильной ради их блага. Ради отца и себя.

– Думаете, я не знаю? – произнесла Хедвиг, глухо, безрадостно рассмеявшись. – Они будут бить его. Пытать. Я это понимаю.

– Мама… – Иоганна беспомощно посмотрела на неё. Биргит повернулась к кофейнику, чтобы скрыть слёзы.

– Но он всё равно не скажет, – продолжала Хедвиг. – Ваш отец – очень сильный. Намного сильнее меня. Я всегда это понимала.

Биргит взглянула на Иоганну и поняла, что вид у неё, должно быть, такой же недоумевающий, как у