об основном источнике животного белка — рыбе. Но ни один из этих продуктов не вошел в идеологический оборот. Рис же в идеологических построениях того времени приобрел признаки национальной монокультуры, Япония стала характеризовать себя как «страну риса».

Многие японцы были убеждены, что. употребление одного и того же продукта приводит к появлению одного и того же человеческого типа. В данном случае — «настоящего» японца. Потребление риса всеми японцами фактически приравнивалось к ритуальному (совместному!) вкушению пищи, после которого все участники действа возвращаются к повседневности с горящими глазами единомышленников. Основная пища японцев — это рис. Европейская же культура стала характери-

зоваться как «культура хлеба». На глазах создавался «пищевой миф», который объединял японцев и отделял их от других народов. Считалось, что идеальным телом (здоровьем) обладает вовсе не горожанин с его более разнообразной диетой, а крестьянин, который выращивает рис и меньше «разбавляет» его другими продуктами. В результате на свет появляются крестьянские юноши, которые крепче телом и более пригодны для службы в армии. Так что теперь заливное рисосеяние объявлялось эквивалентом сельского хозяйства, а сам рис становился символом Японии вообще.

Еще одним направлением реформирования японского тела и придания ему больших габаритов посчитали изменение стиля жизни. Для увеличения роста врачи и гигиенисты рекомендовали пересесть с циновок-татами на стулья — от сидения на полу, утверждали они, происходит искривление позвоночника и, значит, уменьшение роста. Особое внимание уделялось тому, как японцы сидят: постоянное сидение «на пятках» приводит к искривлению ног, пониженному тонусу мышц и застою в кровообращении — так что японцы оказываются малоспособны к стремительному передвижению. Гигиенический журнал утверждал: «Не так обстоит дело в Европе и Америке. Все люди сидят там на стульях, ноги у них вытянуты. Как бы долго ты ни сидел на заду, онемения в нижней части тела не наступает, а если все-таки и наступает, то есть возможность противостоять застою. Для этого следует лишь переменить положение ног, подвигать ими или же встать со стула и подвигаться. Поэтому, по сравнению с нашими обыкновениями, это приводит к большей подвижности европейцев и к лучшему развитию их тела»108.

Образованное общество разделяло это мнение. Иными словами, задача состояла в том, чтобы «оторвать» японцев от пола, «приподнять» их и, таким образом, «распрямить». В связи с этим цитированный выше гигиенический журнал предлагал решительно изменить церемониальное поведение японцев, для которого характерна сидячая поза: «при приветствии следует сделать стоячую позу основной — как в публичной жизни, так и в частной; немедленный отказ от сидячего изъявления вежливости позволит исправить осанку простого народа и, таким образом, устранить причину будущих заболеваний»109.

Японским позитивистам-рассудочникам казались варварскими любые формы и символы своей культуры. Они насмехались даже над таким распространенным и «невинным» бла-гопожелательным символом, как креветка, которая своей скрюченностью напоминает о долгой жизни. Точно так же, как и искривленная ветрами сосна. Нет, и в старости человеку можно и должно оставаться прямым, — утверждали реформаторы нарушающих осанку дурных обыкновений.

Настойчивая пропаганда «цивилизованного образа жизни» приносила свои плоды, интерьер японского дома медленно, но все-таки менялся. В первую очередь это касается, разумеется, элиты. В домах зажиточных японцев появляется европейская мебель. В то же самое время следует помнить, что подавляющее большинство японских домов оставались застеленными циновками. Внедрение европейской мебели происходило медленно, простому человеку она была не по карману. А потому сидение на полу оставалось совершенно привычным. В связи с этим пол в православных японских церквях был покрыт коврами, а верующие — с согласия отца Николая — во время проповеди сидели на полу.

Публичная часть нового императорского дворца, отстроенного к 1889 г., была устроена на европейский лад — с мебелью и коврами. Однако приватная часть, где обитал Мэйдзи, оставалась по-прежнему японской, что хорошо демонстрирует противоречивость того времени. Похожим образом обстояло дело и со многими из тех японцев, кто мог позволить себе построить европейский особняк: они заводили его, «чтобы показать, что привычны к европейской обстановке», но сами продолжали жить в своем прежнем японском доме, расположенном рядом110.

«Интервенция стульев» вносила существенные изменения в интерьер и саму конструкцию зданий. Человек занимал теперь более высокую точку во внутреннем пространстве, что привело к укрупнению габаритов мебели и строительству домов с более высокими потолками. То есть японские дома стали «подрастать».

Процесс «распрямления» японца хорошо заметен на визуальных текстах того времени. Если раньше на интерьерных изображениях мы видим только сидящие на полу (на цинов-

поскольку они-де «идут на поводу» у японцев. Желая достичь компромисса, члены миссии Путятина 1853—1854 гг. при входе в помещение покрывали свою обувь специально пошитыми чехлами из парусины111. Однако после «открытия» Японии на уступки приходилось идти почти исключительно японцам. В императорской зале для приемов постелили ковры. И император, и его посетители были в европейской обуви.

В связи с тем что обстановка в государственных учреждениях и школах была устроена на европейский лад, а сами служащие и школьники одевались по-европейски, там получает распространение «стоячее» приветствие. Если в традиционной Японии люди, находящиеся в интерьере, кланялись друг другу из положения «сидя», то теперь даже поклонение портрету императора во время общенациональных праздников происходило стоя: три шага вперед — поклон, еще три шага — более глубокий поклон, еще три — самый глубокий поклон. В прежние времена подданному следовало бы упасть на колени и прижать лоб к полу, но теперь этого не происходило. В значительной степени потому, что такой способ приветствия также вызывал отрицательные отзывы европейцев, утверждавших, что такого поклонения может заслуживать лишь Бог (разумеется, христианский).

В отличие от портретов европейских монархов, официальное изображение Мэйдзи было сидячим. Все имеющиеся в нашем распоряжении портреты прежних императоров и сёгунов были тоже сидячими (на полу). Так что в этом отношении наблюдается прямая преемственность. Правда, теперь Мэйдзи сидел в кресле, а не на возвышении, которое в Японии являлось эквивалентом трона. В любом случае, сидячая поза Мэйдзи на официальном портрете свидетельствует о том, что в отношении самих японцев правила традиционного этикета были все-таки хотя бы отчасти соблюдены. И лишь его сын, император Тайсё, появится на официальном портрете стоящим в полный рост.

Обычай носить детей за спиной также