– Тройбан. И то только за красивые глаза. Писькины предметы я безбожно прогуливал.

– У меня тоже тройка, – поднимаю на него взгляд и смотрю прямо в эти и вправду красивые глаза.

– Не звезди. Ты на красный диплом идешь. Роды будешь принимать ты, если она решит здесь родить. Тем более ты только-только сдала экзамен по акушерству и гинекологии. У нее в тележке не только одноразовые пеленки есть, но и водка для мужа. Обработаешь свои перчатки и проверяй что там надо.

– А ты вообще врач со стажем. Вот ты и проверяй, и принимай.

– Но не генитальный.

– Но ты же явно чаще, чем я, пихаешь туда руки, когда с кем-то сношаешься.

– Руки?

– Ну пальцы. Вот и проверь раскрытие ее шейки матки. У тебя опыта всяко побольше в женских гениталиях, чем у меня.

– Мы торговаться с тобой будем?

– Ну давай хоть на камень, ножницы, бумага?

– Давай, – неожиданно соглашается он.

Мы можем очень долго так играть и всякий раз будет ничья. Не знаю, как у нас это получается, но результат налицо.

– У меня мама гинеколог. На дух не переношу все, что с этим связано. Я всегда обходил стороной все эти влагалищные истории. И я не хочу это нарушать.

– Поняла. Давайте так, Сергей Александрович, если признаете, что боитесь, что после этой влагалищной истории ваш якорь не сможет подняться, так уж и быть, рулить буду я, – молчит, прожигая меня взглядом. – Ну раз не признаете. Будем вместе познавать сие таинство.

Наверное, если бы не эта ситуация, я бы жуть как паниковала. Но именно страх Потапова меня забавляет. Приятно знать, что что-то может вывести его из равновесия.

Мы кое-как укладываем мечущуюся женщину на пеленки, так чтобы она оперлась спиной о спинку лифта, но положение, мягко говоря, неудобное.

– У тебя телефон тоже не ловит?

– Неа. Знаешь в чем проблема?

– Догадываюсь, – наклонившись к женщине, с явным огорчением произносит Потапов. Кладет руку на ее живот и поднимает на меня взгляд. – У нее схватки. Надо засекать.

– Проблема в том, что у нее могут быть стремительные роды. Если память мне не изменяет, они до двух часов. А учитывая, что это у нее четвертые роды…

– А учитывая, что я снова с тобой в замкнутом пространстве, благо не в шкафу, это непременно закончится так же, как и поход за яйцами.

– Не каркай.

Собираюсь с духом и обрабатываю перчатки водкой. Усаживаюсь и развожу колени женщине. Капец как страшно. Бедные храбрые гинекологи.

– Ну что там?

– Что, что. Писька.

– Дай мне.

– Нет уж. Перчатки у меня.

Капец. Ну она точно родит здесь. Ладно роды, а что делать с пуповиной? По моим глазам Потапов понимает все без слов.

– У меня появилась связь! – слышу его радостный голос. – Мама, привет. Не перебивай меня, пожалуйста. У меня ЧП, – слушать его встревоженный голос одно удовольствие. Вот только один минус. Я тоже хочу знать, что говорит по ту сторону трубки гинеколог.

– Включи на громкую. Я тоже хочу слышать.

Я была уверена, что он пошлет меня, но в лифте неожиданно зазвучал голос его мамы.

– А вообще не дрейфь. Главное – изображай вид бурной деятельности. Положи руку ей на пульс и сделай умное лицо. Ну и на живот тоже иногда клади. Она подумает, что ты профи. Лицо умное не забудь сделать. Никакой паники. И если все-таки дойдет до того, что она родит при тебе – тупо подставляй руки, он сам выйдет из нее. Тем более у нее четвертые роды естественным путем. Главное, не травмируй головку. Не тяни ни за что. И постарайся придерживать промежность рукой, чтобы избежать разрывов. Забудь чему вас учили в университете.

– Было бы что забывать.

– И если уж начнет выходить ребенок, не кривись при виде раскрытой вагины. А то роженица тебя неправильно поймет. Я знаю действенный способ, чтобы потом забыть эту картинку. Не переживай, все будет в нужный момент стоять как надо, – только не ржать. Максимально серьезное лицо, Эля. Но нет, не получается. – Ты не один в лифте? Кто-то еще рядом из врачей?

– Нет. Рядом больная из Гондураса с признаками шизоидной психопатии.

– Простите, пожалуйста. А подскажите, чем нам перевязать, а потом перерезать пуповину? – тут же встреваю я, но к нашему огорчению связь пропадает. – А что она до этого говорила?

– Молиться.

– Блин, ну и чем мы будем ее перевязывать? Ну допустим, перевяжем твоими волосами пуповину, – чего-чего?! – А отрезать ее как?

– Ты говорил, что хотел есть.

– И?

– Значит, ты перегрызешь пуповину. Там и вещества полезные и что-то вроде холодца. Ну мне так представляется. Холодец любишь?

– Гондураска, ты вроде еще не пила.

– Не вам ли говорить, товарищ пиздюн.

Ситуация накаляется до предела. Я начинаю конкретно нервничать, когда осознаю, что время между схваток учащается, а лифт стоит на месте! Что делать с пуповиной?! Колени затекают от такой позы, и я уже готова выть. Что уж говорить про женщину. Вдруг ловлю на себе внимательный взгляд Потапова.

– Что ты на меня так смотришь?

– Вдруг осознал кое-что.

– Что?

– Что моя мама мне кое-кого напоминает. Или наоборот. Сколько помню, папа ей всегда грозит отрезать секатором язык, – ух ты. Я должна радоваться или огорчаться, что похожа на его маму?

– Видимо, угрозы в вашей семье, Сергей Александрович, не эффективны. И кто же вам напомнил вашу матушку? – вместо ответа, Потапов подносит, найденные в сумке у женщины, кусачки для ногтей к моему рту.

– Чик-чик. И ты без языка.

– Я так понимаю, ты этим собрался перерезать пуповину.

– Ну, за неимением чего-то другого, я предпочту это.

– Сначала ее надо перевязать на двенадцать-пятнать сантиметров от пупка. Потом вроде пару сантиметров отступить и еще раз перевязать. И только потом перерезать. Чем мы ее перевяжем?

– Я уже нашел чем. Это на крайний случай. Я надеюсь, к этому времени нас отсюда вызволят.

Ни черта. Хочется громко материться, когда я понимаю, что все! Вот они стремительные роды, которые всегда опасны последствиями. И вот мы вдвоем на удивление слаженно делимся всплывающими в сознании знаниями про послед и прочее. Правда,