– Не могу. Я забыла заколку, – вот сейчас я точно получу словесный нагоняй. Но вместо слов Потапов тянется к столу и достает оттуда канцелярскую резинку. Да ладно? Нет, не шутит, судя по тому, что протягивает ее мне.

– Даю пять секунд, чтобы их убрать. В противном случае можешь идти домой и потом отрабатывать, – на удивление спокойно произносит он. В любом другом случае я бы непременно начала пререкаться, но не сейчас, когда за мной реальный косяк.

Убираю волосы под пристальным взглядом Потапова. Однако, его лицо не становится менее хмурым. Напротив. Чувство такое, что он хочет в меня плюнуть.

– Что? – первой не выдерживаю я.

– У тебя грязь на лице. Кать, дай влажные салфетки, – поворачивается к постовой медсестре. Какая еще на фиг грязь?

Но спросить я не успеваю, он берет меня под руку и подводит к окну. Бесцеремонно фиксирует мое лицо за подбородок и принимается грубо его протирать влажными салфетками.

– Ты что творишь?!

– Вытираю грязь.

– Нет на мне никакой грязи.

– Есть, – невозмутимо бросает он, продолжая тереть мое лицо. И как это понимать? И тут до меня доходит, он смывает с меня тональный крем. Ненормальный!

– Ты ничего не перепутал?! Я тебе не девка из подворотни, с которой так можно обращаться.

– С девкой из подворотни я бы не стал в принципе общаться. Тем более тратить на нее госимущество в виде влажных салфеток. Вот так уже похожа на человека. Пусть и рыжего, – только я хочу послать его на три буквы, как он фактически затыкает мне рот, проводя по губам влажной салфеткой.

И ведь не хочется же орать, привлекая к себе внимание. Не придумав ничего дельного, я впиваю в его руку ногти. Но что самое идиотское – ему по барабану. Он продолжает водить уже новой салфеткой по губам.

– Вот теперь можешь идти и работать, – спокойно произносит Потапов, отпустив меня. Я ожидала словесные унижения, но точно не такое. – Дед в конце коридора. Как только закончишь его принимать, маякни мне.

Как будто специально все сговорились. Ни минуты покоя и нескончаемый поток поступающих людей. До того, как Потапов написал, я и думать не думала о корпоративе. Сейчас же я просто мечтаю о нем. Потому что мне тупо хочется присесть и навернуть бокальчик коктейля. Ноги гудят даже в удобных медицинских тапочках. Еще немножко, и я присяду на кровать к прилипчивому одинокому дедушке, не отпускающему меня уже минут двадцать.

– Отпустите девушку, Евгений Викторович, она писать хочет, – резко поворачиваю голову на подошедшего Потапова.

– Что?

– Писать, говорю, хочет, видите, как дергается вся, еле уже удерживает все в себе. Вас же уже давно опросили, а ей надо в туалет. А то напрудит ненароком, а вам потом рядом с лужей лежать.

– Так что ж ты, милая, ничего не сказала? Терпеть нельзя.

Потапов подхватывает меня под руку и ведет за собой не пойми куда.

– Я не просила помощи. Тем более такой.

– Не стоит благодарностей. Передвигай ногами чуть быстрее. Я хочу закончить работу до пяти. На будущее: твое время работы с пациентом ограничено. Деду скучно и некому рассказать про огород, геморрой и как он раньше окучивал баб. Но ты не его платная сиделка. Так может продолжаться полдня. Поэтому свой язык надо высовывать не только, когда пререкаешься со мной. Если сразу не поставишь себя с такими пациентами строго, но вежливо, они сядут тебе на шею. И в момент, когда ты реально не сможешь выслушать, как у него муравьи съели цветы, и скажешь ему об этом, он позабудет о том, что добродушный дед. Еще смотри, чтобы жалобу на тебя не накатал. А уж что в ней придумать – я тебя уверяю, у них хватит ума. Шевели ногами, я есть хочу.

Из-за речи Потапова, которая в общем-то, как бы мне ни хотелось признавать, вполне правдива, я не замечаю, как мы перешли через переход к лифтам к другому корпусу.

– А мы куда?

– На консультацию. Вперед, – пропускает меня первой в лифт.

И стоит дверцам лифта начать закрываться, как в проеме появляется рука. Женская и слегка пухленькая. Сильно слегка. Первой в лифте появляется тележка, а вслед за ней беременная грузная женщина. Примерно такая же как я. Только помноженная на три. Надо при этом видеть лицо Потапова.

– Женщина, у нас лифты старые. Он может встать из-за перегруза. Дождитесь следующего.

Ноль на массу. Двери лифта закрываются, и мы поднимаемся на наш этаж. Ну если быть точной, не совсем наш. И не совсем поднимаемся. Мы застреваем!

С каждой секундой у меня нарастает паника не только от боязни замкнутого пространства, но и от действий беременной, как оказалось, глухонемой женщины. Она хватается за живот и начинает, в прямом смысле, метаться по лифту, пока Потапов с раздражающим меня спокойствием связывается в диспетчером. Беру телефон и понимаю, что связи нет. Этого еще не хватает.

– Если честно, думаю, нам пиздец, – невозмутимо бросает аномальный.

– В смысле?

– В прямом. Когда он застрял в прошлый раз, механики вызволяли пассажиров три часа.

– Ну, на три часа нам хватит воздуха даже в такой жаре. В противном случае ты залезешь в шахту лифта и как супергерой вызволишь нас.

– Нас?

– Ну сначала меня, потом ее. Потому что если сначала ее, ты сорвешь спину и потом на меня тебя не хватит.

– Я отдаю тебе право быть героиней.

– Ну тогда сегодня страна не узнает о герое Сереже Потапкином.

– Замолкни.

Потапов, несмотря на явную неприязнь к женщине, из-за которой мы здесь застряли, принимается не только ее успокаивать, но и вести себя исключительно как врач. Может, ей и на фиг не сдалось измерять пульс и выслушивать сердце, но ее это несомненно отвлекает.

Беру блокнот из ее сумки и пишу интересующие меня вопросы. Дело набирает пренеприятнейшие обороты. Мало того, что тридцать восьмая неделя и тянет живот, так еще и четвертые роды. Ну и вишенка на торте – на полу лифта теперь красуется лужа.

– Скажи, что она просто не выдержала и пописала.

– Скажу. Отлить хочу я, а у нее отошли воды. Герхер, у тебя что по акушерству и гинекологии?

– Гергердт. Сначала я хочу услышать какая