Я потер лицо, забрызгав водой стеклянную перегородку.

— Мне очень жаль.

— Не стоит извиняться. — Уголок ее губ приподнялся, и я понял, что с тревогой ждал новых признаков того, что она не против того, как грубо я вел себя прошлой ночью. — Мне понравилось.

— Я не знал, что тебе понравится. — Я пожал плечами и попытался притвориться.

— Думаю, то, что я была мокрой, и тот факт, что я выкрикивала твое имя так, будто это единственное, что крутилось у меня в голове, а так оно и было, должны были показать тебе, что мне понравилось.

Святые угодники.

Мой член, который до этого дремал, чуть не взлетел вверх от ее слов. Я думал о вонючих носках, стенах с плесенью и просроченном плавленом сыре, пока не взял себя в руки.

Она дразняще улыбнулась, как будто знала, о чем я думал, когда я снова заговорил.

— Я не был уверен, что тебе нравится грубый секс. Я был нежнее, когда мы занимались этим в Девилс-Ридж.

— И я ценю это, — снова ухмылка, — поскольку это был мой первый раз.

Боже правый.

Вонючие носки, вонючие носки, вонючие носки.

Я был взрослым мафиози, думающим о вонючих носках, чтобы убрать эрекцию. Идеально. Эго, встречай удар.

Я наблюдал за забавой на ее лице.

— Я лишил тебя девственности?

— Ага. А насчет вчерашнего…

— Прости.

— Ты уже извинился. И даже излишне.

Я уже перестал мыться, поэтому просто прислонился к плитке и позволил горячей воде литься на меня, любезно предоставленной налогоплательщиками Нью-Йорка.

— Отец рассказал мне о том, что случилось с мамой, и я просто потерял дар речи. То есть я уже подозревал, что он как-то причастен к ее смерти, но думать об этом и знать это — разные вещи.

— С тобой все будет в порядке?

— Да. Может, не сразу, но, в конце концов, я поправлюсь. Я прожил последние шестнадцать лет без мамы. В этом нет ничего нового. А отца я и так ненавижу без всяких добавок. Хотя, признаться, это заставляет меня ненавидеть его еще больше. Я даже не думал, что такое возможно.

— Что ты собираешься делать?

— Я отрежу его от казны Де Лука. Я уже лишил его империи. Я думал отправить его в тюрьму, но у меня такое чувство, что он больше страдает среди пожилых людей, у которых есть семьи, которые их навещают, чем в тюрьме, где он нашел бы товарищество среди заключенных.

— Ты выглядишь нормально.

Не то, что прошлой ночью, — услышал я ее невысказанные слова.

Черт.

— Мне правда жаль.

— Эй, Дама? — поддразнила она.

— Да, Рыцарь?

— Перестань извиняться за то, что мне понравилось. Это начинает раздражать.

— Ладно. Ладно. — Я изучал ее. — Что же нас ждет дальше? — Сейчас я голый в душе — это, наверное, неподходящее время, чтобы задавать этот вопрос, но наши отношения никогда не могли похвастаться хорошим временем.

— Так заманчиво нырнуть прямо в воду, на полной скорости, не так ли?

Я кивнул. Именно этого я и хотел — наверстать упущенное время.

— Давай будем действовать по порядку. Формально мы встречались всего неделю.

— Это была хорошая неделя.

Она вздохнула.

— Была.

Пока не перестала.

— Но?

— Но мы живем за тысячи миль друг от друга, в разных мирах, и у нас не самая лучшая история. Не пойми меня неправильно. Я готова к этому. Я впускаю тебя. Я думаю, что это несправедливо и нереально, чтобы кто-то из нас оставил другого ждать, и, честно говоря, я хочу тебя больше, чем когда-либо хотела чего-либо еще. Я просто не хочу все испортить до того, как все начнется снова.

— Хорошо. Я могу с этим смириться. — Внезапный смех вырвался из моих губ. — Может, нам даже стоит пойти на первое свидание.

Она откинула голову назад и застонала.

— Видишь? Мы даже не ходили на первое свидание!

— Я пошутил.

— Нет. — Она сделала паузу. — Вообще-то, это отличное начало. Сходи со мной на свидание.

— Ты спрашиваешь или говоришь? — Я бы ответил "да" в любом случае.

— Говорю. — Она выпрямилась, оторвавшись от раковины. — И Дамиан? На книжной полке осталась половина книг. Ты трахал меня недостаточно жестко.

Вот черт.

Игра продолжается.

ГЛАВА 37

Доверие строится годами, разрушается за секунды, а восстанавливается вечно.

Неизвестный

РЕНАТА ВИТАЛИ

Конь — единственная шахматная фигура, способная свободно перемещаться, перепрыгивая через другие фигуры, чтобы достичь нужной клетки. Эта способность к прыжкам означает, что конь наиболее силен в закрытых позициях, когда силы сближаются и кажется, что он в ловушке, но это не так.

В коне я увидела себя. Загнанную в ловушку своим отцом, ложью в своей жизни, своей фамилией. Я хотела получить силу, чтобы вырваться на свободу. Я хотела быть конем, способным перепрыгнуть через свои проблемы. Но никто не говорит тебе, что лучшие шахматные фигуры — это те, которые находятся за пределами доски. Те, которых даже не существует на шахматной доске.

Всю свою жизнь я всегда хотела быть рыцарем. Но, может, это и хорошо, что я была принцессой. Вне шахматной доски. Никаких игр разума. Просто жить. Дышать. Счастливо. Когда Дамиан назвал меня принцессой, у меня даже не возникло желания поправить его.

Он протянул мне полотенце, когда я выходила из душа. Он был одет в модные треники и простую белую футболку.

— Мой водитель завез мою одежду и завтрак.

Я высушилась, надела трусики и футболку и взяла сэндвич с завтраком, который он мне предложил.

— Спасибо.

Сесть было негде, поэтому мы поели на кровати.

Я взяла бублик, сделала глубокий вдох и позволила своим стенам рухнуть.

— Когда я уходила, я говорила себе, что это потому, что я должна. Что я поступаю правильно, но я знала, что это не так. — Он смотрел на меня с пристальным вниманием, опустив недоеденный сэндвич обратно в пакет. Я протянула ему свой.

Он взял его, отложил их в сторону и сосредоточился на мне.

— Почему ты ушла?

— Твой отец загнал меня в угол в коридоре. Он заговорил о Людовико и намекнул, что поступил бы с тобой так же. Что он убьет своего собственного сына. — Я уставилась на стену, перед которой стояла. Выкладывать ненужную информацию противоречило моим инстинктам, но он заслуживал ответов, и я, наконец, почувствовала, что готова их дать, и мне нужно было это выяснить.

Впервые за долгое время у меня появилась надежда. Может быть, у нас было будущее. Может быть, ложь и обман останутся позади, и