процитировал ее рыцарь.

Харрохак постаралась не заметить жаркую жажду убийства, вспыхнувшую в глазах ее собственного рыцаря, хотя это по крайней мере немного оживило его грустные мягкие черты. Наверное, и правда довольно больно смотреть, что единственной ценной и любимой чертой твоей личности обладает человек, похожий на героя эпических баллад. Смотреть на Абигейл Пент было интереснее – обыденным движением стройной руки она взяла за предплечье покойного Паламеда Секстуса и принялась изучать тело.

– Никаких следов обороны, – бормотала она, – и у Юдифи так же… интересно…

Вдруг поднялся ветер. Он дико завизжал над стеклянной, увитой лозами крышей, и сразу за ним пришел дождь, пулеметно забарабанил по стеклу. Абигейл вздрогнула. Потом выпрямилась, хлопнула в ладоши, как будто привлекая внимание целого класса непослушных мелких детей.

– Это наша общая проблема, – заявила она. Очень по-Пятому. В Девятом доме не считали, что надо вписываться в чужие проблемы, а если это вдруг случалось, то полагалось как можно скорее отвалить подальше, чтобы тебя не задело по касательной.

– Кажется, я начинаю подозревать, где кроется опасность. По крайней мере у меня есть совершенно беспочвенное предположение, а любой ученый знает, что с этого начинается работа. Дульси… леди Дульсинея, не могла бы ты позвать Сайласа Октакисерона? Он мне ничем не обязан, но к тебе может и прислушаться.

– Хорошо, – согласилась женщина в кресле и осторожно вытерла нос своим вязаным шарфиком, стараясь не задеть дренаж. – Мне не нравится твоя просьба, но я не буду говорить, что знаменитая Абигейл Пент попросила меня о чем-то, а я ей отказала. А еще ты хорошо обошлась с Кам и Палом. Я пойду.

– Магнус, позови лейтенанта…

– Для тебя – все, что угодно, даже это, – торопливо вставил он.

– …И Преподобную дочь, если сможешь… и, когда сумеешь, Коронабет Тридентариус. И ее сестру, конечно, – добавила она, хотя Харрохак показалось, что это дополнение слегка запоздало, – с рыцарем. Если сможешь, конечно. Я не смогла проверить… я заберу все, что осталось. Попросите всех уйти из лаборатории и собраться вместе. И выясните, где не течет потолок, – в порыве вдохновения добавила она, – чтобы мы могли положить там матрасы. Потому что, скажу вам честно, нас заливает.

Рыцарям пришлось унести лишенное лица тело Камиллы Гект обратно в ледяной морг – Абигейл вытащила все у нее из карманов и теперь разглядывала рыцарские причиндалы как головоломку. Интубированная некромантка плоти подкатила к мрачным останкам тощего юноши из Шестого дома. От шеи и ниже он выглядел совершенно нормально.

– Вот так оно и бывает, леди Пент? – серьезно спросила она.

Абигейл взяла потертый кожаный ремешок, наверное, от часов, и сказала мягко:

– Нет-нет…

– А может… будет лучше? Ты знаешь?

Харроу не показалось, что на такой вопрос можно ответить. Она вообще не поняла, о чем разговор. Но Седьмые любили красивые вопросы, не имеющие ответов. Эта уклончивая реплика тоже осталась без него. Абигейл как раз сняла очки, чтобы внимательно рассмотреть кусочек воска с многочисленными вмятинами и обрывок штопальной нити. Харроу не могла оторвать взгляда от содержимого карманов главного стража: лоскуток мягкой ткани, каким протирают очки, ручка, маленькая складная увеличительная линза, мятый листочек. Когда рыцари вернулись, чтобы унести стража (он оказался легче своего рыцаря, его несли вдвоем Магнус и Протесилай из Седьмого дома, Ортус просто маячил где-то рядом), прикованная к креслу девушка тоскливо вздохнула.

– Прощай, – крикнула она вдруг вслед трупу, – прощай, Паламед, моя первая нить, прощай, Камилла, вторая нить… Ведь если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, не скоро порвется…

Харрохак вдруг почувствовала что-то, что не смогла определить в точности и чему не знала названия. В доме Ханаанском ее способность чувствовать почему-то притупилась, оставив только чувство отдаленной тоски и смутное желание. Так бывает, когда листаешь страницы книги в поисках фразы, которую хорошо помнишь, но не можешь найти. Харроу сосредоточилась на том, что держала в руках, стараясь не слушать прощания незнакомых людей.

Листок был свернут так туго, что походил скорее на толстенькую таблетку. Она сняла перчатки и кончиками ногтей – для скорости она их обкусывала, но это никогда не помогало – попыталась подцепить один мятый уголок. Она страшно удивилась, когда на нее надвинулась глубокая тень: ее первый рыцарь положил руку в черной перчатке на ее обнаженную ладонь.

– Госпожа моя Харрохак, – прошептал Ортус, – возможно… вам не следует… вдруг…

– Ты много себе позволяешь, – рявкнула она.

– Я часто так думаю, – грустно сказал он и отошел.

Когда она вышла в коридор, дождь уже протек сквозь дыры в крыше и в стенах, и везде были маслянистые вонючие лужицы. Ортус шел на полшага впереди нее. У Харроу почти получилось развернуть листок. Наконец она разгладила его, весь покрытый складками и морщинками, и прочитала:

«ЕГО Я УБЬЮ БЫСТРО, ПОТОМУ ЧТО ОНА ПРОСИЛА, И ПОТОМУ ЧТО ЭТОГО ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ, ЧЕСТНО ГОВОРЯ, НО ВАС ДВОИХ, ЧЕРТОВО МУМИФИЦИРОВАННОЕ ГОВНО, Я БУДУ ЖЕЧЬ МЕДЛЕННО И МУЧИТЕЛЬНО, ПОКА НИ СЛЕДА ОТ ВАС НЕ ОСТАНЕТСЯ В ТЕНИ МОЕГО ДАВНО УТРАЧЕННОГО РОДНОГО СОЛНЦА».

– Это рисунок буквы S, – торжественно произнес голос у нее из-за плеча, и она поняла, что остановилась посреди коридора. – Буква состоит из шести коротких штрихов, расположенных вертикально по три. В верхней и нижней части изображены треугольники, и вместе с несколькими диагональными штрихами они образуют каллиграфическую S.

– Нигенад, – сказала Харроу, не оборачиваясь, – я тебя не спрашивала.

– Трое мертвы, госпожа моя Харрохак, – ответил ее рыцарь. – Высокопоставленный некромант Когорты. Двое отпрысков таинственного Шестого дома, которые мудры и быстро учатся, пусть и не так искусны в бою. Надлежит ли мне действовать только по вашему приказу, если на меня нападет Спящий?

– А что ты планируешь сделать, кроме как лечь и умереть? – осведомилась она, ожидая вспышки гнева, мечтая о вспышке гнева, надеясь хотя бы на имитацию гнева. – Ортус, что, по-твоему, ты можешь сделать? У тебя есть план или ты просто остановишь пули своим телом?

– Это будет весьма в духе нашей семьи, – задумчиво заметил Ортус. – Мой отец умер просто потому, что его об этом попросили ваши родители. Он покончил с собой, когда они протянули ему веревку, хотя дома его ждали жена и, если он был готов признать этот факт, сын.