И через два дня, плача ночью под одеялом, я вдруг почувствовала, как поднимается где-то внутри меня злость. Колкая, бешеная, она жгла меня изнутри. Как он мог меня оставить? Как Шарик мог от меня уйти? Я закуталась в жёсткое детдомовское одеяло и поняла самую важную вещь в своей короткой жизни: ни на кого нельзя полагаться. Никогда! Ни к кому нельзя привязываться. Все предадут. Все сделают больно. Только один-единственный человек на свете будет любить меня всегда: я сама. Думать нужно о себе. Заботиться только о себе. О теле, чтобы ему быто удобно, вкусно и тепло. О сердце, чтобы оно не болело. А сам себе ведь сердце не разобьешь!

– Когда я вырасту и стану великаном, я все разбитые коленки излечу, – шептала я, стоя на расшибленных в кровь коленках во дворе детдома.

– Когда ты станешь Судьбой, то вырастешь и излечишь все коленки, – улыбнулся мытарь, опускаясь рядом со мной на колени. – Первый шаг ты уже сделала: вспомнила самый большой свой страх и вернулась к себе, настоящей. К той, которая не охотилась за золотыми рыбцами, а хотела всех вылечить и всем помочь. А теперь дай мне зелье!

Я сняла с шеи цепочку с флакончиком и отдала ему.

Щедрость слуг Ангела Смерти всегда подозрительна. Мытарь обычно разговаривает со мной сухо и кратко, по делу. Насущные проблемы академии, учебный процесс, разгильдяйки-студентки. Правда, на его курсе самая высокая успеваемость. Наверное, потому что Халом-Балагот вызывает у студентов обоих отделений такой лютый страх, что они из кожи вон лезут, лишь бы преподаватель не рассердился.

Но я, Горал, мытарей не боюсь. Хотя особой симпатии не испытываю, памятуя, кому они служат. Поэтому когда мытарь вдруг пришел ко мне в кабинет с бутылкой дорогого и редкого вина, у меня возник только один вопрос:

– Тебя хозяин послал? У Ангела Смерти на меня планы и ты решил подсластить горькую пилюлю вином?

– Нет, – мытарь изобразил подобие улыбки, нелепо растянув рот.

Я вздрогнул. Никогда не привыкну к этой их, мытарей, странной манере улыбаться: уголки губ ползут вверх, а глаза, в которых клубится тьма, остаются серьезными. Жуткое зрелище!

– Совершенно случайно мне досталась бутылка дивного вина, – Халом-Балагот, не дожидаясь приглашения, по-хозяйски расположился в кресле рядом с моим письменным столом. – А выпить ее не с кем. Лепреконы, напрочь лишенные вкуса к благородным напиткам, хлещут дешевый эль. Феечки моментально хмелеют и пытаются модно и коротко постричь мою шевелюру. И вообще среди преподавателей нет знатоков, способных оценить такой прекрасный напиток. Остаешься ты, Горал. Вкус у тебя отменный, это все знают.

– Ну да, что есть, то есть, – я достал из ящика стола два пустых бокала. – Хорошо, что ты это понимаешь.

– Как не понять! – мытарь откупорил бутылку с вином.

По кабинету поплыл чудесный запах с нотками вербены и ванили. Быть не может!

– Неужели это "Мольба влюбленной девственницы"? – я ошарашенно замолчал.

Лет двести не видел этого вина. Когда-то его изготовляли гномы, собирая слезы невинных влюбленных дев и смешивая их с отменным виноградом из Эстера. Самым лучшим во всех мирах. Всего двести бутылок в год. Это вино стоило состояние. Но беда в том, что девственницы нынче пошли такие практичные, что попусту слез не лили. Да и влюблялись по-настоящему крайне редко. Всё больше по расчёту. Вот вино и перестали выпускать.

– Оно самое, – мытарь разлил вино по бокалам.

– Да где же ты его достал, пройдоха? – я поднял бокал, любуясь дивным оттенком, и рассмеялся.

– Нужно знать места, – ухмыльнулся мытарь и отсалютовал бокалом. – Да будет благословенна Судьба! Первую залпом, – мытарь лихо опрокинул свою порцию.

– Да будет благословенна! – я осушил свой бокал.

Мытарь немедленно разлил по второму бокалу. Он непринужденно болтал. Я не слушал его. Вернее, слушал и не слышал. По кабинету вдруг пополз странный шепоток. В углах заплясали тени. Одна из них отделилась от стены, скользнула ко мне и превратилась в… Алису. Эту дерзкую и странную девчонку.

– Горал… – прошептала она, и скинула легкое платье, оставшись обнаженной.

Я протер глаза и бросил взгляд на мытаря.

– А я ему и говорю, в смысле, Ангелу Смерти, что так тоже нельзя. Нужно же как-то планировать, а не косить всех подряд, – Халом-Балагот, непринужденно закинув ногу на ногу и развалившись в кресле, потягивал вино, жалуясь на своего непосредственного начальника.

Алиса, тем временем, присела ко мне на колени, и, изогнувшись по-кошачьи, легла. Ноги она забросила на один подлокотник кресла, голову на второй. Длинные белые волосы заструились до пола. Крепкая, небольшая, но высокая грудь, оказалась прямо под моими руками. Розовые соски дерзко качнулись. Что со мной, Великая Судьба? Морок? Быть не может! Мытари искусством морока не владеют. Да и мой фамильяр отгоняет все виды морока, но сейчас он молчит, тихо сидя в браслете. А если это просто безумие? Если я схожу с ума? Но почему так внезапно?

Осторожно, стараясь не коснуться груди Алисы, я взял со стола свой бокал, залпом выпил, но поперхнулся. Вишневая струйка густого вина попала на грудь Алисы и медленно, с ленцой, поползла вниз, сначала к животу, а потом ниже.

– Хочешь слизнуть? – прошептала нахалка и подмигнула, закусив пухлую губу.

Я резко вскочил, сбросив Алису с себя. Ее не существует! Это морок! Сон! Кошмар!

В тот же миг мытарь оказался на ногах.

– Ты что, Горал? – обеспокоенно спросил он.

– Сейчас… вернусь, – я попытался выровнять дыхание, но тщетно.

Одним прыжком оказался возле янтарного книжного стеллажа и нажал скрытый рычаг. Стеллаж отъехал в сторону, открывая проход в ванную комнату. Я отвинтил кран до упора и сунул голову под ледяную воду. Через несколько минут наступило облегчение. Алиса исчезла, но вместо нее пришла ярость. Ни одна женщина не доводила меня до такого состояния. Ни одной из них это просто не позволено. Поэтому моя месть не заставит себя ждать.