Шрифт:
Закладка:
На основании архивных документов устанавливается, что в мае — августе 1755 г. Московский университет получил из семинарий не менее 30 студентов. Это полностью подтверждается ордером Шувалова от 9 октября 1755 года: «Студентам тридцати человекам, которые лекции математические и философские слушают, в изъятие университетского штата жалование производить по 40 рублей в год»[412].
Первый набор студентов был успешно произведен. Как видно из этого же ордера Шувалова, к осени 1755 года занятия в университете уже шли полным ходом. Но начались они еще летом. Доказательством этого является, что вступительная лекция по философии для студентов Московского университета, прочитанная Николаем Поповским, была напечатана уже в августовском номере журнала Академии Наук «Ежемесячные сочинения»[413].
Первый набор студентов был очень удачен по своему составу. Из его рядов вышли три профессора Московского университета, принадлежащие к передовому направлению (Д. С. Аничков, С. Г. Зыбелин, П. Д. Вениаминов), 3 магистра (Алексеев, Лобанов[414] и Тихомиров) и 7 учителей.
Первый набор знаменателен еще и потому, что среди первых студентов Московского университета не было ни одного дворянина. Это обстоятельство сыграло большую роль в жизни Московского университета. Из числа первых студентов и гимназистов, поступивших в старшие классы гимназии в 1755 году, к середине 60-х годов выросла значительная группа русских ученых, высоко поднявших знамя передовой русской национальной науки. За счет первого же набора университет в основном обеспечил себя и преподавателями гимназии.
Демократический состав первого набора студентов не был чем-то исключительным, он был характерен для университета в 50—70-х годах XVIII века. Такой состав учащихся очень мало удовлетворял правительство и самого Шувалова. Но их попытки привлечь в университет дворян дали мало результатов. Дворяне сотнями записывались в гимназию, но, как правило, проучившись 2–3 года и изучив французский или немецкий языки, арифметику, танцы и фехтование, торопились в полк или в одну из коллегий, куда они записывались одновременно с поступлением в университет. Протоколы университетской конференции пестрят записями вроде следующих: «Выдан аттестат князю Вяземскому в том, что он в течение 3 лет изучал французский язык и арифметику»; «Братьям Васильчиковым о том, что они 10 месяцев изучали французский язык и арифметику»; Чеславскому, что он «за время пребывания в университете учил только геометрию и мало в ней успел, поведения был безукоризненного тем более, что мало бывал на занятиях, и поэтому трудно говорить о его проступках»; «отказано в выдаче аттестата Николаю Тихменеву, так как в течение года он был, неизвестно где, и ничего не делал» и т. д.[415]. Не случайно в июне 1759 года университетская конференция вынуждена была отметить: «Большая часть студентов из дворян (студентами в протоколах очень часто называют и учеников университетской гимназии. — М. Б.) пользуется правом уходить в любое время и записывается в университет незадолго до того срока, как им нужно поступать в службу. Этот сорт людей является сюда, чтобы скрыть свое нежелание учиться. По выходе из университета эти люди могут только позорить университет своим глубоким невежеством». Конференция просила куратора «принять какие-либо меры для устранения этой ненормальности»[416].
В свете приведенного становится совершенно ясно, насколько извращает действительное положение прочно вошедшее в литературу утверждение Шувалова, что будто бы университет в XVIII веке был по своему составу чисто дворянским, что с 1755 года по 1763 год «из университета вышло 1800 учеников, из которых только 300 разночинцев»[417].
С первых дней своего существования Московский университет был демократическим, разночинным по своему составу. Имущественное положение студентов было таково, что университету пришлось принимать спешные меры, чтобы как-нибудь одеть и обуть первых студентов, так как они находились в совершенно бедственном положении[418]. Так называемые своекоштные редко кончали университет, а казенными студентами и гимназистами были самые настоящие бедняки. В протоколах университета указывается: «Одной из причин недостаточной успеваемости является то, что пансионеров во время не снабдили книгами, а они по своей бедности были не в состоянии их купить»[419]. Племянник Шувалова, князь Ф. Н. Голицын, прямо говорит о том, что большинство учившихся в университете были бедняки и люди без всякого состояния[420]. Недаром Шувалов в «Инструкции директору» приказывал: «Не дозволять ходить в классы в нагольных шубах и серых кафтанах, в лаптях и тому подобных подлых одеяниях». (Инструкция, § 22).
«Студенты и ученики, которым жалования хватает только что на пищу, просят милостивого вашего превосходительства повеления к нам, чтобы их одели», — писали в марте 1757 года администраторы университета Шувалову. В ноябре — декабре этого же года Шувалов был вынужден отдать приказ об отпуске денег на обувь и платье студентам и гимназистам. Тогда же было приказано выдавать студентам «в прибавок жалования для пищи по полтине в месяц каждому»[421]. Среди пансионеров встречались и дворяне, но это были главным образом дети беспоместных или окончательно разорившихся дворян. Так, отец будущего ректора университета, знаменитого физика П. И. Страхова, служил пономарем в одной из московских церквей, но числился дворянином. Подобных примеров можно привести много.
Случайно сохранившийся суточный рапорт Хераскова от 9 октября 1758 г. директору университета И. И. Мелиссино ясно показывает, что из себя представляли дворяне-пансионеры. «Прошедшую ночь студенты и ученики ночевали все при своих каморах и сего дня на молитве все были. Больных 2 студента: 1 благородный ученик и один
