семь часов вечера на весь дом раздался звонок входной двери. Горничная впустила мужчину и попросила подождать моего появления в гостиной. Я же поспешила выйти к нему навстречу, но по дороге увидела бабушку Мейз. Она нарочно открыла дверь своей комнаты и вылезла, провожая меня своим злым обидчивым взглядом.

Когда я проходила мимо неё, она лишь злобно фыркнула и пробормотала:

— Хах, идешь праздновать отцеубийство, девочка?

— Мейз, — я в порыве злости сделала шаг к ней, — я тебе в очередной раз повторяю. Я его не убивала — это раз. Он это заслужил — два.

Женщина гордо вздернула подбородок к верху и закрыла дверь комнаты прямо перед моим носом, больно прищемив при этом кожицу моего предплечья. Я цокнула языком. «Черт, придется надевать платье с рукавом», — подумала я и обратно развернулась в свою комнату. Немного погодя я все же показалась в гостиной.

Люциан в идеально выглаженном костюме с букетом цветов в руках, словно натянутая струна, ждал меня прямо посередине зала. Алекс наигранно изображал приличие, чем заслужил мою улыбку, как только наши глаза встретились. Заметив меня, мужчина улыбнулся, оценив мой наряд, вручил мне букет и негромко произнес, но мне казалось, что его бархатистый голос заполонил всю комнату.

— Ты прекрасно выглядишь, Рикарда Ричардсон. — На что я, опустив глаза на красивую флористическую композицию, смущенно улыбнулась.

Когда подошла горничная, я передала ей букет, наказав при этом, отнести его ко мне в комнату и покинула под руку с Коэном дом Ричардсонов. Уже усаживаясь на заднее сидение авто, я спросила Люциана:

— Куда мы едем?

— Увидишь, — он лукаво улыбнулся и закрыл дверь машины с моей стороны.

Впервые я почувствовала рядом с ним приятное волнение. Заметила, как тело Люциана необычно напряжено рядом со мной. Он улыбался совершенно искренне мне, но при этом его всеми замечаемая ранее самоуверенность куда-то пропала.

Мы остановились около большого здания — театра. Я в изумлении уставилась на мужчину, широко улыбаясь. Его победная улыбка говорила о том, что он угадал с выбором.

— Да ну? Театр?! Люциан, я сотню лет там не была!

— Я рад, что тебе понравилась моя затея. — Он вышел из машины первым, обошел её и открыл мне дверь, подавая руку.

Мы зашли в фойе театра, отдали служащим свою верхнюю одежду, а сами направились в вип-ложу для специальных гостей. Оттуда, где мы сидели, было видно всю сцену.

Начался спектакль. Мы в миг оказались в атмосфере средневековья. Искусно вышитые платья дам, свет и музыка придавали ещё больший шарм, помимо великолепной игры актеров. Мы смотрели одну из величайших пьес Шекспира. Двое влюбленных и целый мир с направленными на них копьями. Вражда семей. Запрет. Дети настолько поглощены своими чувствами, доходящими вплоть до максимализма. Их категоричность и невозможность существования после. Они были детьми — от этого они с такой чистотой и непорочностью души отдавались любви. Два ангела, которые так и остались ангелочками.

В самый напряженный момент, я сама того не заметив, прижалась к Люциану. Он не стал отталкивать или делать замечания, его рука лишь обняла меня за плечи и легонько прижала к себе, как бы успокаивая. Я вдохнула аромат терпкого парфюма мужчины. Его запах опьянял меня. Мои затуманенные глаза встретились с его не менее туманным взглядом. Уже не имело значение, что происходило на сцене. Мы уже не замечали ни актеров, ни зрителей спектакля. Только наши взгляды и соблазнительно раздражающая близость. Мы бы, наверное, просидели так до самого закрытия, но на сцене раздался крик, отрезвляющий нас.

Это была все ещё игра актеров, пьеса которых подходила к трагичному концу — сцена, разбившая сердце миллионам зрителей. Мы с Коэном отодвинулись друг от друга, опомнившись, и стали наблюдать за трагедией. Поистине трагедия — всепоглощающая война двух больших знатных семей унесла за собой жизни маленьких, но любящих и чистых сердец. Испокон веков прозрачность намерений и душ придает урок многим заблудшим сердцам, что наткнулись на черноту порочности и погрязли в ней.

Музыка остановилась. Актеры ожили в поклоне. Включился свет, и светская реальная жизнь снова вошла в свое русло. Люциан поднялся, подал мне руку. Мы вышли из ложи и направились за своей одеждой, как вдруг мужчина, заметив кого-то, повернулся ко мне и попросил подождать минутку. Я осталась одна. Облокотившись на перила, я наблюдала за потоком людей, выходящих с балкона. Многие пришли сюда с детьми. Невольно я вспомнила, как и сама, будучи маленькой приезжала сюда с родителями. Как мы сидели на балконе и смотрели разные спектакли. Тогда все казалось таким простым. Отец выглядел добрым и любящим мужчиной, а мама была очаровательно красивой и благородной женщиной. Но все изменилось. Кроме одного. Мама осталась в моей памяти такой же прекрасной женщиной, какой и была.

— Как вам спектакль? — По левую руку от меня, словно вырос мужчина около тридцати лет. Его белокурые волосы были заделаны в пучок, а небрежная, но аккуратная щетина очень гармонично смотрелась на его лице. Его голубые глаза и улыбка вовсе не внушали недоверие.

— Как всегда — шикарно. А вам?

— Мне нравится Шекспир. Но разве это может быть правдой?

— Что простите?

Он склонил голову набок, все еще продолжая улыбаться.

— Разве такое бывает, что люди решаются быть вместе до конца, даже тогда, когда сама природа против этого?

— Они дети, а детям свойственно быть такими. Либо все, либо ничего.

— Как ни странно, многие взрослые тоже придерживаются этого правила, разве не так?

Я не успела ответить мужчине. Передо мной показался Люциан. Его позитивный настрой в миг куда-то улетучился, и на лице снова рисовались брови, сведенные в кучу. Мужчина, стоявший рядом со мной, узнал Коэна и кивнул ему в знак приветствия.

— Данило?

Я застыла на месте. В голове всплывали картинки из прошлого, которые имели, хоть какую-то связь с ним. И первое, что пришло мне в голову — Фрэнк Ричардсон и его сделка с Маккенами.

— Вы Данило Маккен? — мужчина кивнул.

— Простите, что не представился. Да, меня зовут Данило.

— Рикарда, пойдем. Наши вещи уже отнесли в машину. — Желваки на лице Люциана играли. Он, словно готовящийся к нападению зверь, смотрел на все так же непринужденно стоявшего Данило.

— Было приятно познакомиться, Рикарда. И прошу прощения, что втянул вас и вашу семью.

Люциан резко отпустил мою руку и быстрыми широкими шагами настигнул Данило. Взяв его за грудки и процедил тихо, но угрожающе:

— Ты ответишь за все, Данило. Твои праведные дела и борьба за справедливость слишком далеко зашли. — Данило рассмеялся, но Коэн ещё