Шрифт:
Закладка:
В какой-то миг ледяная цепь обернулась белой косой, захлестнувшей шею чудовища, – и Марья едва не застонала от ужаса.
– А ты тоже расскажешь сказочку, как тебя Полоз проклял? – Марья прикусила язык, но было уже поздно. Только и осталось, что сильнее затянуть цепь и до боли сжать кулаки, чтоб отрезвляло.
Рыжая обхватила лицо Марьи тонкими ладонями, и боль унялась – словно огонь прекратил взвиваться в хаотичном танце и загорелся ровно и спокойно, не грозя неистовым пожаром, но делясь ровным, уютным теплом.
– Нет. – Глаза рыжей изменились. Теперь в черноте зрачков плясали шаловливые огоньки, далекие, как светлячки над болотом. – Я могу рассказать только о том, как охотно делилась огнем со всеми, даже с теми, кто его не просил, а когда замерзла сама, никто меня не согрел.
– Очередная грустная история о неблагодарности людей?
– Очередная глупая история о том, что не стоит тратить больше, чем у тебя есть.
Марья скривилась, как от зубной боли.
– Знаешь, сейчас ты очень похожа на мою сестру, когда она объясняет, почему мне можно обойтись без очередной книги.
– Так может, она была права?
– Я и так знаю, что она права. Думаешь, жить от этого приятнее?
Рыжая рассмеялась и коснулась губами лба Марьи. Мягкое тепло растеклось по телу, как в детстве, когда отец на ночь укрывал одеялом.
– Иди, – шепнула рыжая. – Впереди ждет наша старшая сестра. Будь с нею осторожна.
Колонны расступились, открывая среди спирального узора на полу дорожку из матовых белых плит. Наступать на них было приятно – шершавое стекло источало тепло, и на одной из них Марья замерла, отогревая озябшие ноги.
И набираясь смелости перед последним шагом.
Едва она переступила через порог, как белый свет хлестнул по глазам, и Марья вскинула руки, закрывая лицо. Не сразу она приноровилась к сиянию, глаза слезились, и едва-едва удавалось приподнять ресницы. Вся комната была выточена из огромного кристалла, прозрачного, лишь местами в стенах мелькала белая муть, больше похожая на застывший в камне дым.
Марья сглотнула – слишком уж это все походило на ледяной терем, разве что было тепло.
И очень, очень тихо.
Старшую из сестер Марья заметила, когда она уже приблизилась. Она была бела, абсолютна бела, словно целиком состояла из снега. Лица Марья различить не смогла.
– Ты тоже хочешь у меня что-то забрать?
– Верно. И раз ты дошла сюда, у тебя уже нет возможности отказаться.
Марья только плечами пожала и закрыла глаза. Ей казалось, она готова уже ко всему.
Мир поблек и отодвинулся назад.
…У Влада чуткие пальцы и внимательные серые глаза. А еще – конспекты за последнюю неделю, и это, конечно, прекрасный повод, чтоб пригласить его в заснеженный парк, хотя тетради, будем честны, можно было б и в университете передать.
Снег скрипит под ногами, стаканчик кофе приятно согревает ладони, а крупные снежинки падают медленно и торжественно. Можно дурачиться и ловить их языком, щуриться в белесые тучи, любоваться заснеженными деревьями. Хрупкая предновогодняя сказка.
– Что-то в этом году совсем на украшения города пожлобились, – Марья морщит нос и крутит головой по сторонам. Редкие гирлянды еще не горят – слишком светло, но уже можно заметить, как их мало.
– Надеются на погоду, не иначе. – Влад щурится хитро, и Марья просто не может не улыбнуться ему в ответ и не поддержать шутку.
– О да, опять хотят на природу свои обязанности переложить!
На ярмарке Влад покупает яблоко в карамели, и они едят его вдвоем, смешно и неловко сталкиваясь носами и смущаясь, как дети.
Зимние сумерки наступают быстро, стирают всех горожан, лишают индивидуальности, оставляя только смутные темные силуэты. Разом вспыхивают гирлянды. Марья морщится: в этом году они предсказуемы и банальны – снежинки и остролисты, словно гнилью тронутые серыми линиями неисправных участков светодиодной ленты.
Огоньки, опутавшие ветви деревьев, смотрятся куда более сказочно и празднично.
Марья оглядывается, хочет уже дернуть за рукав Влада, предложить состязание: найди самое красивое дерево в парке, но среди темной толпы замечает затянутые белым глаза, смутными бликами отразившие свет.
Озноб пробегает по спине, и его тут же сменяет жар, когда ненависть и азарт поднимаются волной, грозя утащить Марью так глубоко, что уже никогда не выплыть.
Стаканчик в пальцах лопается, и остатки остывшего кофе выплескиваются на джинсы.
Стоп. Марья задергалась в тенетах воспоминания. Все было совсем не так! Она же точно помнит!
Ей становится холодно, ужасно холодно, она ежится и быстро отводит взгляд, шутит нелепо и неуместно и сама же смеется – нервно и неискренне.
Удивленный Влад ловит ее ладонь, заглядывает в лицо:
– Маш, все в порядке?
– Я не Маша! Сколько раз повторять! Я Марья!
Марья стиснула челюсти. И этого тоже не было. Она умела притворяться обычной так ловко, что даже соседки ничего не подозревали. Она научилась не вздрагивать, когда в закрытой комнате на стене проступала тень разлапистого дерева, она научилась просыпаться от кошмаров, полных битого льда, без стона и крика.
И тем более она научилась откликаться на «Машу».
А значит, память врет.
Что же случилось на самом деле?
– Я замерзла. – Улыбка получается неубедительной, и Марья тихо просит. – Давай вернемся?
– Но мы же собирались еще дойти до площади…
Влад выглядит обескураженным, и у Марьи сердце сжимается. Она не хочет его расстраивать, но она должна это сделать. Не сейчас, так потом заметит, решит – ненормальная. Даже если она расскажет – не поверит и не поймет, не захочет жить по ее правилам, соблюдать непонятные ему ритуалы. Да и как Марья может просить от него доверия, если сама себе не доверяет?
Нет, лучше сразу отгородиться – ледяной стеной, от земли до неба.
– Я просто замерзла. Прости – мне стоило одеться теплее.
Он кивает и улыбается, но уголки губ дрожат. Конечно же, он заметил, как резко изменилось настроение Марьи, конечно же, решил, что дело в нем.
Марья устало прикрывает глаза.
Открывает их уже монстр, с клыками, полными яда, с нутром, полным голода. Он улыбается ее губами, нежно проводит кончиками пальцев по скуле Влада, наслаждается, как оторопело расширяются у него зрачки.
Чужой хриплый шепот вырывается из ее губ:
