Хулия повернулась к Сестеро, но та просто кивнула ей, чтобы она продолжила. Сама Ане быстро оглядела комнату с каменными стенами. Главным здесь было изображение Богородицы, но именно старинная деревянная вертушка в стене напоминала о том, что они находятся в прихожей закрытого женского монастыря.

— Ничего серьезного. Обычное дело, но нам нужно поговорить с настоятельницей. И это срочно.

Сестеро оценила, что Хулия не хотела тревожить этих женщин, привыкших к размеренной жизни. Но они сделают это, если не останется другого выбора.

Монахиня помолчала. Замечание о срочности она явно пропустила мимо ушей.

— Это невозможно.

— Почему? Она не в монастыре? — вмешалась Сестеро.

Монахиня не двигалась с места. Слышно было только ее дыхание.

— Она нездорова.

Хулия с досадой посмотрела на Сестеро.

— А с кем мы можем поговорить? Возможно, с вами? — сказала она, повернувшись к монахине.

— Но что мы знаем? Наша жизнь проходит в молитве. Мы не покидаем стен монастыря.

Сестеро начала терять терпение. Ей что, придется запросить ордер на обыск, чтобы задать формальные вопросы этим монашкам? Она знала, что здесь могут возникнуть затруднения, поскольку иногда судьям мешают их религиозные убеждения.

— Сестра, одна из убитых женщин была как-то связана с этим монастырем, — сказала она, переходя к делу.

— О Боже! Одна из тех, что с тюльпанами? — спросила монахиня.

— Я и не знала, что новости об этом дошли и до вас, — заметила Сестеро, не скрывая удивления.

— Частое заблуждение, — ответила монахиня. — Вы, снаружи, думаете, что мы отвернулись от мира. Но у нас есть телевидение, есть радио… Даже интернет и социальные сети. Несколько месяцев назад монахини из монастыря Ондаррибия прославились, выразив поддержку той девушке, жертве «Ла-Манады»[19]. Если мы хотим молиться о несчастных, нам нужно знать, что происходит снаружи. А там все очень плохо. С таким количеством зла, которое творится повсюду, наши молитвы никогда не закончатся.

— Мы можем поговорить о том, что привело нас сюда? — вмешалась Хулия.

Снова тишина, и снова внимательный взгляд в тени, изучающий их сквозь решетку.

— Подождите минуту. Я посмотрю, что можно сделать.

Послышались удаляющиеся шаги.

— Она нездорова, — шепотом передразнила ее Сестеро.

— С кем-то мы да поговорим, — также шепотом ответила Хулия.

Шаги замерли, монахиня поднялась на второй этаж.

— Я и не знала, что ты так хорошо управляешься с монашками, — весело сказала Сестеро.

— Я ходила в религиозную школу. Мамины причуды. Она никогда не пропускает воскресную мессу.

Сестеро подумала о своей матери. Ей трудно было представить, что та может пойти в церковь по своей воле. Разве что на свадьбу, похороны или по другой необходимости. Такое отношение она передала и своим детям. Ни Ане, ни ее брат не верили в бога, и Сестеро это нисколько не расстраивало. Возможно, она придет к вере с годами, на закате жизни. Может, да, а может, нет.

— Ты верующая? — спросила она Хулию.

Та перевела взгляд на изображение Девы Марии и ответила не сразу.

— Нет, но я могла бы быть буддисткой, — призналась она.

Послышались шаги. Сверху спускались несколько человек.

— Как Ричард Гир?

Хулия рассмеялась.

— Вроде того. Три года назад я уехала в Таиланд на месяц. Хотела научиться медитации и записалась в храм посреди джунглей. В Чианграе — это там, где дети застряли с тренером в пещере…[20]

— И вернулась ты уже буддисткой, — закончила за нее Сестеро. Шаги приближались, и пора было заканчивать разговор.

— Не совсем, но я никогда не чувствовала такого умиротворения.

Раздался щелчок, когда кто-то приподнял решетку с другой стороны.

— Сестра Кармен поможет вам, — произнес тот же голос, что и раньше.

Деревянный засов прошел со скрипом сквозь петли, которые не мешало бы смазать.

— Возьмите ключ и откройте вон ту дверь. Она ждет вас внутри.

Протянув руку, Хулия взяла ключ.

— Благодарю, сестра. Да воздаст вам Господь, — сказала она, поворачиваясь в поисках двери.

— Я буду молиться за вас, — ответил голос на прощание. — Да, вот эта справа. Заперта на два оборота.

Сестеро проследовала за Хулией в следующую комнату. Первое, что пришло ей на ум при виде решеток, которые делили комнату пополам, — это тюрьма. Монахиня стояла с одной стороны решетки, а они с другой, и удивительнее всего было то, что они стали затворницами по собственной воле.

— Пресвятая Дева Мария.

— Без греха зачатая, — хором ответили полицейские.

— Сестра Тереса сказала мне, что вы хотели видеть настоятельницу. К сожалению, она очень больна и не сможет принять вас. Надеюсь, я смогу вам помочь. Я сестра Кармен.

Она была на удивление молода, не больше сорока лет.

— Нам нужна информация о том, что случилось в 1979 году, — объяснила Сестеро. Монахиня, которая, вероятно, еще не родилась в то время, едва ли им поможет.

— Это сложно, — признала сестра Кармен. — Я здесь восемь лет. Была послушницей в Лерме, а потом приехала сюда. В Гернике нужны были монахини.

— Мы можем поговорить с кем-то из сестер, кто в то время был в монастыре? — спросила Хулия.

Монахиня задумчиво кивнула.

— Одну минуту. — Она встала и вышла из комнаты.

Шаги замерли неподалеку. В коридоре послышался шепот.

— Она такая молодая, — вполголоса сказала Сестеро.

— Я подумала о том же, — призналась Хулия. — Что могло сподвигнуть женщину ее возраста стать монахиней?

— Да кто ее знает. Тихо, она сейчас вернется.

Сестра Кармен показалась у двери, но пропустила вперед другую монахиню. По возрасту новоприбывшая больше соответствовала образу, который нарисовала для себя Сестеро.

— Пресвятая Дева Мария…

После уже привычного ритуала монахиня указала на стол, на который опирались полицейские, и с упреком посмотрела на сестру Кармен.