Шрифт:
Закладка:
После стремительного ухода Пола Карла бросилась на песок у самой воды. Слезы безмолвно текли по ее щекам. Высохнут ли они когда-нибудь? Она столько пролила их за последние годы, когда все дальше уходила от того, что составляло ее сущность. И тут, на этом песке, она отдалась волне своих мыслей, печали воспоминаний о юности, омраченной гибелью родителей, усилиями, с которыми она должна была стирать из памяти свое прошлое, чтобы скрыться от предполагаемых врагов и, отринув культурную память и наследие своей семьи, превратиться в совершенную, отлично воспитанную англичанку. Она увидела себя в центре античной драмы, где все возможности искупления и счастья становятся все дальше на каждом повороте сюжета. Вот теперь эти ужасные разоблачения Пола – в тот момент, когда она считала, что вновь обрела его и сама стала собой, подлинной, настоящей. К чему была вся эта богатая, светская жизнь, столь далекая от тех ценностей, которым она была привержена в юности, когда открывала для себя ангажированные песни Джоан Баэнс или романтическую историю Че Геварры, переживала за борьбу индейцев-сапатистов в мексиканском Чьяпасе. По крайней мере, своей работой в ООН Пол сохранил верность их мечтам о более справедливом мире, а она удовольствовалась своим творчеством, создавая украшения для старых богатых бездельниц.
И как венец всего – подозрения Пола по поводу Патрика Александера, которому она полностью доверяла, а они, эти подозрения, могли поколебать хрупкую конструкцию ее перестроенной жизни. Она была еще не готова усомниться в последнем защитном бастионе, который у нее остался.
Волны средиземноморского прилива незаметно подкрадывались к ее ногам. Карла вздрогнула и охватила руками колени, прижав их к груди, уткнулась лбом в сложенные руки и попыталась унять свою печаль, шум прибоя действовал гипнотически, успокаивая ее измученную душу и позволяя ей навести порядок в мыслях, осаждавших ее с тех пор, как ушел Пол.
Некоторые моменты в поведении Патрика Александера могли подтвердить гипотезу Пола об ответственности опекуна. Он полностью взял в свои руки управление ее имуществом, и если и удовлетворял все ее запросы, то всегда отговаривал ее управлять, не вводил в курс дел и не пытался заинтересовать ими. Но главное, он стер все материальные следы ее прошлого. Продав дом Кастроневесов, он уничтожил все их личные вещи и архив, кроме картин Оливии, которые Карла хотела сохранить. Раздавленная горем Карла не противилась полному уничтожению следов ее прошлого, но позже, когда она спрашивала Патрика Александера, знает ли он что-то, он всегда настойчиво просил ее не копаться в прошлом и не восстанавливать контакты с ее друзьями в Бразилии или Нью-Йорке.
Сегодня утром в мастерской Патрик снова умело увернулся от ее вопросов, и она так ничего не смогла узнать. Теперь, задним числом, Карла удивлялась неправедному гневу своего опекуна, когда речь зашла о ее встречах с Полом. Не было ли так, что Патрик умышленно препятствовал Карле установить любой контакт с Оллесонами все эти годы, чтобы она не узнала от них о трафике? Открытия Пола о причастности Патрика Александера к его операции по пересадке сердца вполне могли привести Пола к последующим выводам и подозрениям. Карла с ужасом поняла, что, возможно, она была неправа, когда напрасно обвинила Пола, и она снова горько заплакала. Шум шагов по песку заставил ее повернуть голову. Перед ней возник силуэт Мартины Буске, словно персонаж из китайского театра теней на экране, подсвеченном огоньками ресторанчика, горевшими вдали. Без слов рестораторша бережно укутала дрожащие плечи Карлы шерстяной вязаной шалью, а потом опустилась всем своим грузным телом на песок и уселась рядом с ней.
– Как давно я не сидела вот так, на берегу, – начала она, – у меня просто минуты нет в горячий сезон.
Она исподволь глянула на Карлу, вытиравшую глаза полой платья. Когда Мартина решила, что женщина достаточно пришла в себя, она повернулась к ней лицом и мягко коснулась ее руки. Карла руку не отдернула. Лицо Мартины сияло нежностью и спокойствием.
– Знаю, что Пол сообщил вам жуткие вещи, – сказала она. – Конечно, вы потрясены, не знаете, что делать дальше, что думать. И все ваши чувства закономерны. Можно ненавидеть или разочаровываться, но это не значит, что эти чувства должны руководить нами, что мы должны отдаться в их власть…
Пожилая дама остановилась. Она хотела убедиться, что Карла услышит и воспримет то, что она говорит. Карла чувствовала себя на краю пропасти, любое неосторожное слово могло заставить ее оступиться. Мартина продолжила, перейдя на шепот, ее голос почти не покрывал шум волн.
– В жизненных испытаниях есть всего лишь одна главная вещь, и всем это известно, – любовь. Это может показаться банальностью, но большинство не знает то, что обрести любовь – это настоящее чудо.
Карла широко раскрыла глаза и собиралась было отодвинуться, но Мартина рукой удержала ее.
– Когда два человеческих существа среди миллиардов, которые населяют планету, получают шанс найти друг друга, это… так редко, так ценно… Но иногда трусость мешает им принять этот дар.
– Почему вы так говорите? – спросила Карла заинтригованно.
– Нужна смелость, чтобы любить. Часто думают, что любовь дается просто так, пришла – и все тут, ничего больше делать не надо, никаких усилий. Но это не так. Она такая хрупкая, такая уязвимая, что угодно может ее ранить, повергнуть, разрушить, вот, теперь даже говорить о ней стало немодно, – терпеливо объясняла Мартина. – Люди стали бояться любить по-настоящему. Надо бороться, рисковать, чтобы любить и быть любимой. Каждый день и каждый час, пока бьется сердце…
Видно было, что Мартина волновалась от своих собственных слов, которые свидетельствовали о ее большом опыте. Карла сжала ее руку.
– Однажды понимаешь, что надо перестать бояться, если хочешь жить. Мой маленький Пол не выбирал ни одно из тех испытаний, что выпали на его долю, но он всегда их встречал в лоб. Даже то, что он сказал вам сегодня вечером, это уже мужество.
Глаза Карлы медленно наполнялись слезами, потом она крепко закрыла их, пытаясь сдержаться. Ласковый материнский взгляд и мудрые слова женщины, которая, казалось, прожила десяток жизней, глубоко ее потрясли.
– Я только