— Ну, Саша, чем займемся?

Яковлев показал ему на кучку продрогших людей с жалкими транспарантами, томившихся у здания аэропорта:

— Вот наши бывшие сограждане из числа лиц еврейской национальности пришли и хотят с вами поговорить.

Тут же из-за плеча генерального секретаря возникла фигура начальника его охраны:

— Леонид Ильич, ни в коем случае!

— А как думает посол?

— Посол думает, что если мы подойдем, то хуже не будет.

И генеральный секретарь, а следом вся его свита направились к демонстрантам. Там, как ни странно, состоялся достаточно мирный разговор. Евреи, похоже, не ожидали такого развития событий, им и в голову не могло прийти, что советский руководитель согласится под завывание пурги вести с ними диалог. Поэтому они вначале шумно приветствовали гостя, затем без особого напора напомнили Леониду Ильичу, что надо бы в СССР соблюдать права человека, не преследовать диссидентов и открыть ворота желающим для выезда в Израиль. Выслушав все это, Брежнев повернулся к послу: «Ты собери все эти претензии в письменном виде и отправь в ЦК на мое имя».

А когда зашли в здание аэропорта, то, вроде бы ни к кому не обращаясь, проворчал: «Надо уметь разговаривать с людьми».

Через два с половиной часа, когда самолет был дозаправлен, а полоса от снега расчищена, вся делегация опять направилась на борт. Уже у трапа Брежнев, словно спохватившись, спросил Яковлева о причинах его ухода из ЦК:

— Что там с тобой случилось?

— Ума не приложу.

Леонид Ильич с досадой махнул рукой:

— А-а, товарищи… — словно это не он сам дал указание убрать с глаз долой «слишком умного» и. о. зав. отделом.

Из чего Александр Николаевич сделал заключение, что вернуться в Москву ему суждено не скоро.

Когда А. А. Громыко летел в Штаты, а это случалось часто, то Яковлев и его старался встретить в Гандере, чтобы узнать последние мидовские новости, да и важно было сохранять с министром добрые отношения. Однажды ветеран нашей дипломатии и в Оттаву заехал — с официальным двухдневным визитом. Тут уж канадское правительство постаралось, ему было досадно, что глава МИД СССР то и дело бывает у американцев, а выкроить время для соседней страны не может. И Яковлев, конечно, приложил руку.

В те годы они явно симпатизировали друг другу — Громыко и Яковлев. Андрей Андреевич, приезжая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, всегда приглашал Александра Николаевича и Нину Ивановну в Нью-Йорк на два-три дня. Там обязательно звал в резиденцию на домашний обед. За столом собирались вчетвером: министр с супругой и посол тоже с супругой. Во время трапезы Громыко избегал обсуждать служебные вопросы, их он поднимал только в специально оборудованных, защищенных от подслушивания консульских или посольских помещениях. Говорили о книгах, новых веяниях в общественных науках, значимых культурных событиях. Громыко, как вспоминает Александр Николаевич, всегда проявлял глубокую эрудицию, знание предмета, беседовать с ним было интересно.

Андрей Андреевич Громыко, министр иностранных дел. [ТАСС]

Кажется, на протяжении всех тех десяти лет министр иностранных дел СССР тщательно оберегал посла в Канаде от любых неприятностей. Словно знал или чувствовал, какая миссия ему предстоит в будущем.

Когда однажды посла вызвали в Москву с отчетом на коллегии МИД, то и здесь Андрей Андреевич решительно осадил своих коллег, которые осмелились критиковать «чужака», занявшего лакомое посольское место. По мнению Громыко, которое он озвучил на коллегии, Яковлев на своей новой должности заслуживал самой высокой оценки. Особенно был доволен министр тем, что у посла установились доверительные отношения с членами канадского правительства, и в частности с премьер-министром Трюдо. Оглядев притихших членов коллегии, Громыко напоследок спросил: «Скажите мне, где еще есть у нас посол, к которому премьер-министр страны без предупреждения приезжает домой вместе с детьми и говорит: „Давай просто посидим, поговорим“».

Иногда Оттаву по разным поводам навещали бывшие соратники по ЦК — их, за редким исключением, направляли за океан для контактов с местной коммунистической партией. На очередной съезд компартии прибыла делегация во главе с Ричардом Косолаповым. Недавний зам. зав. Агитпропом стал ныне главным редактором теоретического органа КПСС журнала «Коммунист», кандидатом в члены ЦК. Яковлев по протоколу был обязан его встречать, выражать свое уважение, тоже присутствовать на съезде.

Хотя он уже тогда отчетливо сознавал ничтожную роль компартии Канады на местной политической сцене, видел, что она существует исключительно благодаря щедрым подачкам из Москвы. Терпеть не мог ее Генерального секретаря Уильяма Каштана.

Процитирую строки из дневника Анатолия Черняева — на тот момент заместителя заведующего Международным отделом ЦК КПСС:

Награждение Каштана, генсека Канады. Отвратительное предприятие: на Плотниковом мне пришлось держать о нем речь — тост. В присутствии его товарищей — членов ПБ. Говорить о несуществующих заслугах лидера несуществующей партии, к тому же — весьма сомнительного человека.

Посол Александр Яковлев, которого туда семь лет назад перевели с должности зам. зава Отдела пропаганды, так как он не был готов организовывать в СМИ культ Брежнева, сидел со мной рядом. Только я закончил свою искусно вымученную речь, он мне шепчет на ухо: «Самый подозрительный тип из всех канадцев, с какими я имел дело».

Еще хорошо, я догадался посоветовать Василию Васильевичу Кузнецову — зам. председателя Президиума Верховного Совета СССР (после награждения в Кремле) выкинуть из его речи (из текста для публикаций) слова «верный ленинец»[104].

Здесь надо пояснить: дело происходит 19 июня 1979 года. Днем в Кремле В. В. Кузнецов вручил У. Каштану орден, затем в цековской гостинице в Плотниковом переулке, где селили делегации «братских партий», был устроен прием по поводу награждения.

Да и сам Анатолий Сергеевич Черняев однажды приехал в Канаду во главе делегации КПСС для участия в съезде местной компартии. В монреальском аэропорту «Мирабель» товарищей из Москвы встречал Александр Николаевич. Там была пересадка на внутренний рейс в Торонто, где проходил съезд. Четыре «стыковочных» часа прошли в гуляниях по залам аэропорта и разговорах. Черняев затем вспоминал, что обсуждали своих вождей-соратников: Брежнева, Подгорного, Демичева, Зимянина и других.

Анатолий Сергеевич Черняев многие годы симпатизировал герою книги. [РИА Новости]

Черняева удивили бесконечные жалобы из уст посла на то, что его так долго маринуют в Канаде. Он пометил в дневнике: «Человек, который, к моему удивлению, уверен, что он еще много мог бы сделать, дай ему соответствующее поле деятельности»[105].

Эта