Заря окрасила небо в нежно-сиреневый и розовый, в разрывах чёрно-фиолетовых плотных туч засияли первые утренние лучи Анар.

Макалаурэ, зябко кутаясь в лёгкий плащ, подошёл к шатру брата, зная, что о его приходе предупредили. Менестрель много раз пытался представить, что будет делать и говорить при встрече, но любая идея, в первый момент казавшаяся озарением, через мгновение начинала производить жалкое, удручающее впечатление. А потом…

Все мысли в один миг рухнули в пропасть, когда полог шатра начал шевелиться.

Вопреки ожиданиям, старший брат вышел на улицу без посторонней помощи, тяжело опираясь на массивный, растроенный к низу костыль. Очень свободная одежда болталась на тощем теле, правый рукав висел пустым, голову поддерживал широкий плотный воротник. Короткие, длиной не больше ладони, волосы были словно в снегу или в струйках дыма, на иссушенном, покрытом тонкими белыми шрамами лице, замерли, будто стеклянные, страшные бесцветные глаза.

Эльф, которого у менестреля язык не поворачивался назвать братом или его именами, посмотрел на гостя, и Макалаурэ чётко осознал, что Варнондо зря пожалел для него стрел. Это было бы милосердней, чем позволить состояться этой встрече.

— Не надо было приезжать, — вместо приветствия, сказал незнакомый хриплый металлический голос. — Но, раз уж ты здесь, заходи, взгляни на моё скромное жилище.

Знахари, словно по команде, покинули шатёр, и Макалаурэ мог бы заметить, что среди них нет Дис, однако не заметил. Как не увидел и окружающей обстановки — всё было, как в страшном сне, беспамятстве после ранения.

— Присаживайся, — продолжал чужой голос, — можешь попробовать содержимое любых пузырьков и бутылей. Возможно, и тебе повезёт — попадётся приятный на вкус настой.

— Майти… — с трудом выдохнул менестрель, делая шаг к брату, но пронизывающий заточенной сталью взгляд остановил эльфа.

— Не трогай меня, — проскрежетало железо, — спина болит.

Макалаурэ почувствовал, что сейчас расплачется, как ребёнок. Хотелось провалиться на месте, упасть на колени, в ноги, рвать на себе волосы, умолять о прощении… И, разумеется, не получить его.

— Не позорь имя отца, Канафинвэ, — видя состояние младшего брата, произнёс незнакомый эльф, который казался сейчас страшнее Моргота и всех его тварей, вместе взятых. — Что за спектакль?

Буквально повиснув на костыле, Нолдо взял тощей, изуродованной шрамами рукой стоящую в углу стола бутыль, справился костлявыми пальцами с пробкой и налил вина в два бокала.

Неуверенный, чего хочет больше: чтобы в выпивке был яд, или чтобы его не было, Макалаурэ трясущимися ладонями схватился за стекло, но поднести к губам не мог. Не помня, как сел на стул, менестрель наблюдал за очень осторожно опускающимся в мягкое кресло братом, за его замедленными движениями, за тем, как он пьёт, несказанно радуясь, что страшные мёртвые глаза смотрят куда-то в сторону.

— Что тебе здесь нужно? — поинтересовался эльф, постепенно направляя взгляд на Макалаурэ.

Выпив сразу весь бокал и едва не подавившись, менестрель чуть не поставил опустевшее стекло мимо стола, абсолютно не представляя, что ответить.

И вдруг сидящий в кресле Нолдо расхохотался. Менестрелю стало невыносимо стыдно от осознания, каким жалким он выглядит, но всё перекрывало понимание, что… Майти никогда так искренне не смеялся! Никогда! Разве что в детстве, да и то… Не так.

Совершенно растерявшись, Макалаурэ видел, что смех причиняет брату боль, но остановиться он не может. Только как ему помочь?..

Наконец, отдышавшись, уже не такой чужой и страшный эльф вытер слёзы и посмотрел на брата чуточку теплее.

— Если мне не изменяет память, — скрежетнул меч о щит, — один из сыновей Феанаро Куруфинвэ — менестрель. И, вроде бы, это ты. Я никогда не любил твои песни, потому что ты играешь нечестно, применяя чары. Но теперь, менестрель, пришло время честной игры. Напомни мне, как отвратительна твоя музыка, когда не сопровождается колдовством.

Понимая, что в ответ на язвительную речь надо хотя бы улыбнуться, Макалаурэ попробовал заставить дрожащие окаменевшие губы шевелиться, однако это оказалось непосильной задачей.

И вдруг пришло озарение.

— Пепел летит, — отчаянно борясь с непослушным голосом, запел Макалаурэ, — тенью закрыл глаза,

Пепел хранит

Всё, что забыть нельзя.

Пепел летит,

Тенью закрыл глаза,

Пепел простит

Всё, что простить нельзя.

Увидев в холодном, практически неживом взгляде страшных глаз изумление, менестрель уверился, что поступает правильно.

— Разорван свод небес,

Закат — плащом на плечи,

Он скроет боль, и станет легче,

Дыханья нет, и мир вокруг исчез…

Исчез в последний миг

В цепи простых событий,

Застынет лёд в сердцах разбитых,

И только ночь услышит крик мой,

Горький, как пепел.

На призрачном пути

Рука хватает воздух,

И рвать судьбу на части поздно:

Есть только страх, что больше не найти короткий путь

Сквозь пропасть между нами,

Нас грело страсти злое пламя —

Сгореть дотла и душу не вернуть.

Видеть и верить снегу иль пеплу?

Тьме или свету?

Тьмы или света ждать?

И только ляжет на виски пепел,

Станет мне бичом ветер,

Память обожжёт плетью,

Душу оплетёт сетью ночь.

А время не догнать —

Равняет век с секундой,

Летать с тобой мне было трудно,

А без тебя я не могу дышать!

Видеть и верить снегу иль пеплу?

Тьме или свету?

Тьмы или света ждать?

И только ляжет на виски пепел,

Станет мне бичом ветер,

Память обожжет плетью,

Душу оплетет сетью ночь.

Злая ночь стерла день,

Из души свет гоня,

Там, во тьме, вижу тень,

Что без слов ждёт меня.

Путь назад не найти,

Край судьбы я сотру,

Чтоб тебя отпустить,

Душу жгу на ветру,

Лишь пепел летит…

Осторожно поднявшись с кресла, Нельяфинвэ повесил на костыль небольшой мешочек, сложил в него пузырьки и, припадая на правую ногу, медленно направился к выходу.

— Иди за мной, — сказал страшный, но всё-таки родной голос. — Поговорим в более подходящей обстановке.

— Клянусь, Майти, — выпалил, вскакивая, Макалаурэ, — я пойду, куда скажешь, сделаю, что скажешь, и даже не спрошу, зачем это нужно! Я всё для тебя сделаю! Клянусь! Именем…

— Я тебя услышал, — прервала пламенную речь сталь. — Прошлого больше нет. И вместе