— и все формальности разрешились небрежным жестом и таинственной отметкой мелом на багаже; затем несколько итальянцев с видом разбойников бросились к багажу, подхватили его и доставили в отель, где за самые скромные номера назначалась цена, способная разорить посла какой угодно страны!

Не могу понять, почему Британское адмиралтейство посылает с визитом доброй воли в латиноамериканские республики свои самые захудалые корабли. Над ними здесь только смеются. Трудно произвести впечатление превосходства на море, когда визит наносит судно, уступающее по размерам военным кораблям страны-хозяина, и в особенности когда через месяц-другой появляется соединение линейных кораблей Соединенных Штатов, первоклассный итальянский крейсер или германский дредноут. Когда мы прибыли в Буэнос-Айрес, в порту стоял корабль его величества «Карлик» — малюсенькая, совершенно непредставительная канонерская лодка. Лица, которые распоряжаются такими назначениями, очевидно, не отдают себе отчета в том, что наш национальный престиж в этих странах всецело зависит от того, какое впечатление мы здесь производим, поэтому визиты столь незначительных военных судов приносят больше вреда, чем пользы. В этих случаях английские резиденты часто попадают впросак и вынуждены выкручиваться как могут. Над «Карликом» без конца подшучивали, и можно было слышать множество ссылок на историю с Фолклендскими островами — Мальвинами, как называют их в Аргентине, из-за которых она предъявляет главную претензию к «британскому империализму».

На этот раз мы привезли с собой полный комплект необходимых для работы инструментов, вполне достаточные запасы, массу всевозможных принадлежностей и шампанское для увеселительных целей. Кроме того, я имел при себе 1000 фунтов стерлингов золотом в качестве первого взноса, согласно условиям договора с правительством. После двух недель роскошной жизни в Буэнос-Айресе мы сели на речной пароход, идущий в Асунсьон — столицу Парагвая.

У компании «Миханович Лайн» были хорошие пароходы, которые редко ходили перегруженными. В любую погоду — плохую и хорошую, ночью и днем их суда следовали до Асунсьона и обратно; ничто не должно было нарушать расписание, даже революция. Если судно было в движении, лоцман никогда не спал. Он инстинктивно чувствовал русло и фарватер, так как никаких сигнальных знаков не выставлялось, мог точно определить характер ложа реки, где бы судно ни находилось. Он никогда не смущался блуждающими отмелями и редко сажал судно на мель. По приходе в порт лоцман ложился спать и спал сорок восемь часов подряд, а то и больше, научившись за долгие годы службы спать впрок. Лоцманам платили от 30 до 40 фунтов в месяц, — пожалуй, немного, принимая во внимание специфику их работы.

У Росарио река Парана расширяется, образуя просторный плес; в порту находились шестьдесят пароходов и множество парусников. Город, насчитывавший 150 000 жителей, ведет широкую торговлю, так как имеет развитую промышленность и окружен плодородными, отлично возделанными землями. Виллы богачей на окраинах города говорили о нажитых состояниях.

Через четыре дня мы достигли Асунсьона — города хронических революций. Стены домов рябили пулевыми отметинами; снаряды полевого орудия допотопного образца оторвали угол у здания, стоявшего на главной улице, и его владелец, по-видимому, не видел особого смысла в ремонте дома. Это был город индейцев и метисов, говорящих на гуарани, языке «воинов». И у них были достаточные основания называть себя воинами, ибо они много раз показали себя таковыми в войне против Бразилии, во много раз сократившей мужское население Парагвая. Может быть, это обстоятельство объясняет, почему женщины в Асунсьоне эмансипированы более, чем где-либо.

Война с Бразилией до сих пор жива в памяти парагвайцев, и под внешним спокойствием отношений все еще тлеет глубоко затаенная ненависть, подобно чувствам, обуревающим перуанцев в отношении чилийцев[46]. И солдаты бразильской армии из мулатов, и парагвайцы из гуарани были способны на зверства, как только ослабевала дисциплина. Любимая их «игра» состояла в «кормлении рыбок». Привязанного к столбу военнопленного погружали в реку до пояса и делали на животе небольшой надрез. Кишащие в реке Парагвай и ее притоках пирайи довершали остальное.

В Асунсьоне мы еще раз столкнулись с неисследованной частью Южной Америки, так как Чако, без сомнения, еще недостаточно хорошо известно, и не все живущие там индейцы знакомы с цивилизацией. Одна деревня, основанная иезуитами, церковь и все остальное было захвачено индейцами, которые упорно отказывались допускать туда цивилизованных людей. Как мне думается, вести исследования в этой ровной и сухой стране было бы не особенно интересно, к тому же и трудно из-за засух зимой и наводнений летом.

Индейцы Чако до сего времени сохраняют предание о белых людях в латах, чьи груди оказались непробиваемы для их стрел. Они знают и крест как символ, оставшийся от древних времен, причем не христианский, а буддийский (согласно толкованию японского посланника в Асунсьоне). В Парагвае жива легенда о происхождении индейцев от какого-то многочисленного народа, однажды колонизовавшего этот край; однако эта легенда характерна не только для парагвайцев, но и для всех племен тупи.

Битком набитый грязный колесный пароход, называвшийся «Фортуна», повез нас вверх по течению реки Парагвай, почти до самого подножия плато Мату-Гросу. С палубы местность представлялась плоской и неинтересной. То там, то здесь показывались индейцы Чако — племен ленгуа и чамакоко. Они выходили из своих обиталищ посмотреть на свет и поработать. Эти люди, на вид вполне мирные, на своих землях могли оказаться не совсем безвредными.

В реке Парагвай водятся пресноводные акулы, огромные, но беззубые; говорили, что они иногда нападают на людей и проглатывают их. Здесь рассказывают о другом речном чудовище, не то рыбе, не то бобре, которое за одну ночь может оторвать огромный кусок речного берега. Индейцы сообщают о следах какого-то гигантского животного, которые они замечали в районе прилегающих к реке болот, но признают, что самого животного никогда не видели. В существовании пресноводной акулы сомневаться не приходится, что же касается других чудовищ, то тут можно заметить, что на этом таинственном континенте еще предстоит обнаружить много удивительного, и если здесь все еще могут существовать странные, неописанные насекомые, рептилии и небольшие млекопитающие, то почему бы здесь не быть и каким-нибудь гигантским чудовищам, остаткам вымерших видов животных, в безопасности доживающих свой век в обширных неисследованных болотах? Ведь и на Мадиди в Боливии обнаружены следы огромных животных, и тамошние индейцы также рассказывают о гигантском существе, которое временами наполовину показывается из болота.

Господин Сесиль Гослинг, в 1908 году бывший британским консулом в Асунсьоне и ставший первым посланником в Ла-Пасе после возобновления дипломатических отношений с Боливией, показал мне странное насекомое зеленовато-серого цвета, по виду похожее на саранчу. Его нижние крылья имели павлинью расцветку, а голова и грудь были