самым предположить, что Иисус в каком-нибудь смысле претендовал на звание мессии, но ведь такое предположение ровно ни на чем не основано. Дружественные такой точке зрения критики пытаются преподнести нам образ мессии — моралистического проповедника, но, к сожалению, этот образ не вяжется с претензиями Иисуса на роль «спасителя», как на небе, так и на земле. Да, и кроме того, ведь нравственное учение должно быть подвергнуто самостоятельному документальному анализу. И, если окажется, что под евангельской моралью мы отыщем целый слой моралистических мифов, то мы уже вряд ли станем отрицать, что и евангельская проповедь, вся или в части своей, мифична.

XXXVI. Иисус-проповедник царства божьего.

Учение Иисуса о «царстве божьем» является чем-то средним между совершенно немыслимыми для моралиста-проповедника претензиями на звание мессии и обыкновенными моралистическими заповедями или сентенциями теистической философии. Но что же, собственно, следует разуметь под евангельским «царством божиим»? В Нагорной проповеди «царство божие» упомянуто несколько раз без комментариев, а именно в смысле вечной блаженной «небесной обители». Здесь, как и в других местах евангелия, под царством божиим разумеется некое грядущее небесное блаженство. Пророчество «предтечи» — " близится царство небесное (божье)», тоже, по-видимому, разумеет грядущую замену земного порядка вещей небесным. «Радостное благовествование о царстве божьем» означает, по-видимому, то же самое, да еще обещание блаженства нищим (или нищим духом), тем, кто «исполнит закон» (Матф. V, 17-19), тем, кто прощает ближнему, тем, кто «творит волю отца моего небесного». Везде тут царство божье является «небом», обещанным в награду добрым и праведным, и вполне возможно, что какой-нибудь проповедник когда-нибудь и пользовался обещаниями царства небесного для придания большей убедительности и привлекательности своим заповедям и предписаниям. Но вот зато есть такие места в евангелиях, где царство небесное превращается в загадку. «Вам дано знать тайны царства небесного» (по др. версии — «неба», «им же говорю притчами, потому что... они не разумеют». Если мы вчитаемся во всю 13 главу (у Матф.), то мы еще более убедимся в загадочности этого царства небесного. Если в указанных выше местах под «царством небесным» не разумелось ничего таинственного, то здесь оно превращается в какую-то загадку. Ясно, что тот, кто принимает «царство божие» в первом варианте, должен признать этот второй вариант неаутентичным.

Столь же загадочны и притчи Иисуса, в которых царство небесное сравнивается с закваской, со скрытыми сокровищами, с неводом, с зерном горчичным, вырастающим в дерево. Здесь речь уже идет отнюдь не о «грядущем небесном блаженстве», а о чем-то другом. И наиболее сильным промахом Бауэра является как раз соединение всех евангельских изречений о «царстве божьем» в одну группу. Ибо, если «царство божие» в Нагорной проповеди разумеет награду за добродетель, то в только что указанных притчах разумеется личное самосовершенствование человека. Совершенно очевидно, что этот второй вариант «царства божьего» является уже побочным элементом евангельского учения.

Так же обстоит дело и с XII, 28 Матфея: «Если же я духом божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до нас царство божие». Здесь мы имеем супранатуралистическое обоснование «царства божьего», но отнюдь не как грядущей награды за добрые дела, а как чего-то уже реального. Замечательно также следующее место из Луки (XVII, 20-21): «Быв же спрошен фарисеями, когда придет царство небесное, отвечал им: не придет царство небесное приметным образом, и не скажут: вот оно «здесь» или «там». Ибо вот царство небесное внутри нас». Неужели все это — то же «царство небесное», что в Нагорной проповеди? Если да, то как же объяснить смысл выражения: «Царство божие внутри вас»?

Ответ может быть только один. Это, действительно, замечательное выражение является продуктом позднейшего духовного развития, тогда как первоначальная идея царства божьего является интерполяцией неизвестных нам мыслителей. Считать последнее выражение элементом Иисусова учения, значит игнорировать всякие соображения разумной критики. Ибо, если это место из Луки действительно подлинно, то тогда остальная часть евангелий не только не аутентична, но она является просто чудовищным наростом над существовавшей когда то иисусовой доктриной. Это выражение не только неизвестно паулинистам, оно буквально отрицает весь их культ. Да, наконец, приведено — то оно в главе, где в начале говорится об очищении прокаженных, а в конце о страшном суде, причем выражение это не имеет никакой связи с остальным содержанием главы. Она является несомненной интерполяцией, так как оно противоречит не только выражениям Матфея и Марка о «царстве божьем», но и остальным текстам самого Луки об этом предмете. Что же нам остается, как не признать его продуктом позднейшего рационалистического вымысла?

Таким образом, мы можем признать первоначальной формой евангельского учения о «царстве божьем» ту наиболее простую модификацию его, которая дана в Нагорной проповеди и вообще в большей части евангельского текста и которая сохранилась так же и в иудаизме. Представление о «царстве божьем», как о «тайне», обязано своим происхождением влиянию гностиков и священников, которое особенно сказалось у Марка. Что касается высшей формы этого учения, получившей свое выражение в XVII, 20-21 у Луки, то ее никак нельзя признать исходным пунктом, она продукт позднейшего развития. Первоначальная форма учения о «царстве божьем» отнюдь не была оригинальной, хотя она могла быть, конечно, составным элементом проповеди какого-нибудь учителя, быть может, даже того гностического Иисуса паулинистов, которые крепко держались учения о небе и преисподней. Тем не менее, ясно, что одно учение о «царстве божьем» не могло бы создать религиозного движения, ибо оно было общим местом всяких народных верований. Главную роль тут должна была играть именно моралистическая проповедь, но ведь мы уже отмечали, что паулинисты ничего о такой проповеди не знают. Попробуем мы, однако, игнорировать выразительное молчание Павла о проповеди Иисуса и посмотрим, могут ли быть признаны те нравственные заповеди и поучения, которые сохранены нам евангелиями, подлинными идеями и выражениями реального исторического Иисуса.

XXXVII. Нагорная проповедь.

В первом евангелии (V-VII) об Иисусе сообщается, что он произнес на какой-то горе краткую, но чрезвычайно богатую содержанием нравоучительную проповедь, которая может сойти за нечто вроде примитивной культовой модификации, но которая явно не приспособлена для понимания невежественной аудитории, якобы слушавшей Иисуса. Эта аудитория, конечно, ничего кроме отдельных обрывков не могла бы запомнить из такой проповеди. В 3-м евангелии воспроизведены отдельные части этой проповеди почти дословно, причем, однако, произносилась она, согласно этого евангелия, «на ровном месте». Ни гора ни «ровное место» у евангелистов не названы. У Луки в заповедях блаженства упомянуты «нищие» и «алчущие», у Матфея «нищие духом» и «алчущие и жаждущие правды». Какая из