к организации тайной разведывательной сети. В задачи людей, остававшихся на оккупированной территории, входил сбор сведений о численнос­ти, дислокации и вооружении частей финляндской армии, рас­положении штабов. Помимо этого следовало вести антивоенную пропаганду. Куприянов также рассказывает об оставленных в городе разведчиках и партработниках, которые осенью послали в Беломорск первые радиосообщения[63]. Связь с ними прервалась в конце ноября 1941 г.

Позже число людей, направляемых за линию фронта водным, наземным и воздушным путем, увеличивалось. В начале 1942 г. основные усилия наземной разведки были сосредоточены на Свирском направлении и особенно на Яанислинне. В дополне­ние к сбору сведений военного характера следовало наблюдать за настроениями населения либо лично, либо с помощью остав­ленных в городе агентов. Выяснению подлежали вопросы отно­шения оккупантов к населению, о том, кто из жителей находился у финнов на службе, а также какие разрешения требовались для пребывания и передвижения на оккупированной территории.

Разведчиками в основном были люди, владевшие финским язы­ком, такие как американские финны или финны-ингерманландцы, но, по большей части, плохо подготовленные «люди из на­рода», и, с точки зрения Главной ставки, их деятельность на этом этапе была почти безрезультатной, так как вскоре после перехо­да линии фронта большую их часть задерживали.

Особенно заметно шпионаж активизировался во второй поло­вине лета и начале осени 1942 г., причиной чего был, по-видимому, сбор сведений о планах возможного продолжения наступле­ния финнов и немцев. Разведчики пытались устанавливать связь с местным населением и подготавливать их для сбора информа­ции. С наступлением зимы активность снизилась, а в 1943 г. ин­терес к финляндскому фронту явно ослабел, по крайней мере, судя по количеству случаев шпионажа, сведения о которых пос­тупили в надзорный отдел Главной ставки. Возможно, были так­же пересмотрены способы ведения разведки, так как летом было замечено, что шпионаж велся в связи с растущей партизанской деятельностью. В необитаемой лесной местности, например в глухом лесу в районе деревни Кашканы к юго-западу от Яанис­линны, были организованы базы, откуда высылались развед­группы и поддерживалась связь со своими по другую сторону фронта. Эти хорошо подготовленные и вооруженные группы в основном состояли из знающих местность восточных карелов. Позднее, осенью, число замеченных случаев активности опять сократилось, но весной 1944 г. снова возросло.

Сбор сведений о положении, по крайней мере, в Яанислинне, в принципе, не представлял трудности, так как горожане могли постоянно делать наблюдения и связь с ними, вероятно, легко поддерживалась из-за слабого контроля в окрестностях города. Отчеты разведчиков можно найти, например, в используемом нами советском сборнике документов.

Осуществлять в городе более радикальные действия было опас­нее и труднее из-за большого количества в нем военных. Имелись подозрения, что сход нескольких поездов с рельсов на станции в ноябре 1941 г. был результатом саботажа, правда, потом предпо­лагали, что виновником был человек из числа собственного пер­сонала железной дороги, а в декабре известен лишь один случай распространения листовок с речью Сталина. Случаев насилия по отношению к финнам в источниках упоминается лишь не­сколько: в декабре 1941 г. двое русских зарезали патрульного во­енного полицейского, в марте 1942 г. убили охранника концла­геря, а осенью 1943 г. в южной части города были обнаружены захороненные под сараем тела трех солдат-финнов. О том, кто мог стоять за этими случаями, сведений нет.

Время от времени имели место вызывавшие подозрения пожа­ры. В материалах расследования пожара в университете не ис­ключалась возможность поджога, а пожаром на складе армейс­кой базы снабжения летом 1943 г. было уничтожено снаряжения и амуниции на сумму почти 4,5 млн марок. Согласно советским источникам, упоминавшийся ранее пожар на территории Онеж­ского завода в декабре того же года, причинивший большой ущерб, был вызван поджогом. Финнам не удалось определить его причину, и никаких доказательств, указывавших на саботаж, материалами следствия так и не было установлено. В мае 1944 г. в течение одного дня через небольшие промежутки времени в различных частях города возникло четыре пожара, которыми, кроме прочего, был уничтожен большой армейский лыжно-ве­лосипедный склад. Очевидно, что все они были вызваны дивер­сиями, но виновных задержать не удалось.

Полную картину участия горожан в подпольной деятельнос­ти трудно составить. Судя по всему, достижения подпольщиков, оставленных в городе осенью 1941 г., были незначительны, пос­кольку о существовании сети вскоре стало известно. Например, целью задержанной в ноябре 1942 г. группы была организация подпольного органа для проведения партийной работы. Ясно, что такой орган в то время не существовал.

Напротив, прибывшему в город в середине 1943 г. подпольщи­ку удалось, согласно Куприянову, проработать среди населения 4,5 месяца и, кроме прочего, организовать «несколько групп сто­ронников». Диверсии, проведенные весной 1944 г., также могут указывать на существование какой-то организации. За шпионаж и военную измену в годы оккупации было осуждено примерно 30 местных жителей, а часть, возможно, осталась неразоблаченной.

В большей степени, чем активная деятельность против окку­пантов, встречалось то, что можно классифицировать как пас­сивное сопротивление, проявлявшееся в нежелании людей со­трудничать с финнами. В особенности поначалу было трудно собрать людей на пропагандистские мероприятия и, например, реализация обязательного образования требовала постоянного контроля. Производительность труда в течение всего времени оставалась низкой, причиной чего был совсем не обязательно спланированный саботаж, а, скорее, нежелание людей утруж­дать себя больше, чем было необходимо для обеспечения прожи­точного минимума. По причине недостаточности материальных

стимулов не имелось конкретных мотивов для напряженного труда. Все же прямых случаев нарушения распоряжений о тру­довой повинности отмечалось сравнительно мало. Так как пов­лиять на положение в целом не было возможности, то и раздра­жать оккупантов не имело никакого смысла, как бы человек ни относился к трудовой повинности.

Очевидно, что концентрационные/переселенческие лагеря решили поставленную перед ними задачу обеспечения безопас­ности хорошо. Отучай подстрекательства против оккупантов были известны, но к категории серьезных относилась лишь ма­лая их часть. За весь период 1941-1944 гг. за шпионаж и военную измену из числа заключенных концлагерей на всей территории Восточной Карелии было осуждено лишь 5 человек. Понятно, что тяжелые условия жизни не вызывали большого желания ра­ботать, а летом 1944 г., в ходе эвакуации выяснилось также, что у заключенных имелось и некоторое количество единиц огне­стрельного оружия, которое, впрочем, было до этого спрятано.

ГЛАВА 14. РАЗВИТИЕ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ В ВОСТОЧНОЙ КАРЕЛИИ

После выхода Карельской армии в результате наступления к Свири и Онежскому озеру перспективы достижения конечных целей Финляндии и дальнейшего развития всей мировой вой­ны в целом представлялись в самом благоприятном свете. Крас­ная Армия отступала на всех важнейших участках фронта, и в ближайшем будущем можно было ожидать окончательной раз­вязки. Так, например, при составлении первоначальных планов размещения гарнизона