крестоносцы могли ударить; Ягайло, между тем, ехал на холм, откуда всю область, занятую войсками, видно было достаточно хорошо. Справа застряли у зарослей разноцветные литовские и русские хоруговки, которые были выдвинуты вперёд больше других.

По лицам панов рады и Зиндрама Машковского было видно, как тревожились задержкой; но Ягайлу ничем к поспешности склонить было нельзя. Он ехал медленно и как бы с равнодушием, уверенный в победе, со временем вовсе не считаясь. Всё больше ударяли ему в уши срочные просьбы командующих: казалось, он их не слышит.

Когда это происходило, хоругвь, сложенная из трёхсот наёмных чехов, стояла, передвинутая в тыл. Тут, как раз за нею, держались под стражей тевтонские пленные, между которыми Брохоцкий приказал поместить Офку, а за нею пошёл ксендз Ян. Оттого что девушке добавили для стражи старого солдата, у которого под Дубровном была раздавлена камнем рука, пущенным со стен, ксендз Ян, который не мог, не хотел теперь её упрекать, поглядывая издали на готовящееся войско, горячо начал молиться. Его глаза от этого зрелища подготовки к битве оторваться не могли. Во всём лагере, казалось, господствовал один дух: рвался солдат, стремились нетерпеливо кони, а ветер, дующий с тыла, хоругви направлял вперёд, как бы ими указывал дорогу к походу.

Королевские трубачи стояли готовые, держа у рта свои трубы, а знака не давали. Из лагеря крестоносцев также ничего не было слышно, кроме хруста доспехов и ржания коней.

Старый солдат с перевязанной рукой, который стерёг Офку, не в состоянии идти с другими, душой, по крайней мере, был с ними. Его глаза горели, он раскрыл уста и, опустившись на грязную колоду, пытался увидеть свою хоругвь, которую вынужден был оставить.

Он не особенно заботился об отданом под его надзор парне, ибо хорошо знал, что в такую минуту он бежать не сможет. Офка, пользуясь этим, давно уже разглядев, где те стояли, увидела чехов, хоругвь которых почти тут же ожидала. Она знала, что между ними были такие, которые обещали, что биться не будут. В её сердце эта сила врага, преимущество которого видела и чувствовала, пробуждала гнев, слезами бивший ключом из глаз. Он-то склонил её к опасному и смелому шагу, который с женской дерзостью она решила осуществить.

Командующий чехов, немного высунувшись вперёд, стоял неподалёку. Девушка осмотрелась и, убедившись, что за ней не следят, помчалась к нему.

Со своего коня военачальник с интересом посмотрел на слабого парня. Его лица из-под шлема было видно немного.

– Эй! – воскликнула Офка. – У вас будет хороший танец, милостивый господин. О! В самом деле! Нелёгкая это вещь второй подобный увидеть; на обеих сторонах вас, чехов, по меньшей мере равная сила, брат с братом будет сражаться и брат брата убьёт! Наслаждение смотреть на то, как резаться будете.

– А ты откуда это знаешь, худой птенец? – воскликнул чех.

– Разве не видите, что к пленникам принадлежу, что хоть тело моё тут, сердце моё там!

Она показала на крестоносцев.

– Я знаю, – добавила она, – знаю и то, что вы взяли золото и обещали, и клялись, что против креста биться не будете!

Военачальник задрожал и доспехи на нём заскрипели, казалось, что схватился за меч.

– Кто же тебе говорит, что мы будем сражаться? – сказал он тихо.

– А зачем же стоите в рядах, зачем в глазах врага их увеличиваете?

Смолчал он, опустивши голову, потом посмотрел на щебечущего парня.

– Откуда ты? – спросил он.

– Со двора великого магистра! – смело ответила девушка. – Орден мощный и сильный и сумеет отомстить за себя! А когда же вам легче уйти, если не в ту минуту, когда всё войско в рядах ожидает сигнала, когда никто вас погнать не посмеет, не сможет? Почему не воспользуетесь этим? Дорога свободна, уходите отсюда прочь! Идите, как дали слово!

Чех отскочил с конём в сторону к своим. Офка осталась на месте, смотрела только приказывающим взором. Казалось, что чехи совещались между собой, собралась их кучка и живо начали толковать. Один коня разворачивал назад, другой лез вперёд. Продолжалось это добрую минуту, когда Офка узрела, что чехи двигаются, не спрося никого, и тянутся украдкой назад.

Гордая тем, что ей казалось собственной работой, она скоро отскочила на прежнее место.

Действительно, эта горсть, сложенная из трёхсот человек, ещё перед тем, как дали сигнал, начала уходить и отбилась на несколько сотен шагов, когда подканцлер Николай заметил её в походе.

Догадываясь об измене, он подбежал как можно быстрей.

– Что вы делаете? Что это? Отступаете в момент битвы?

Командующий смешался.

– Нам деньги не выплатили! – крикнули некоторые.

– Это неправда, – с возмущением прервал ксендз Николай, – ложь и измена! Я знаю, что плату заранее вы получили на руку, но, подлые наёмники, вы отступаете перед опасностью. Если вы не получили денег, почему же не жаловались перед королём, перед нами? А лишь, когда собираются дать сигнал к бою, заячьи сердца в тыл вас несут. Идите, – добавил подканцлер с гневом, – от такого солдата ничего не зависит; но если вас догонят, то поголовно перережут как предателей, это будет справедливая плата за вашу подлость.

Удержанные этими словами, чехи остановились. Некоторые начали громко кричать и бросаться на командующего с обнажёнными мечами, другие хотели его защитить. Вся хоругвь смешалась и свернулась в клубок, который, минуту казалось, хотел начать между собой битву, пока большая её часть, на повернув коней назад, побежала в лагерь, а несколько самых упорных должны были следовать за большинством, хоть и без желания.

Подканцлер Николай также спешил к королю, хоть ни ему, и никому из окружающих о чехах говорить не хотел. Король в окружении панов ещё поглядывал с горы на боевой строй. На правом крыле у Витольда уже начиналось движение, в центре хоругви были ещё неподвижны, ждали окончательного сигнала.

В самом фронте шла большая хоругвь краковской земли, самая величайшая из всех и самым храбрым рыцарством окружённая, старый солдат, обученый, холодный и стойкий. Её вёл сам вождь всего войска, солнечный пан, как его там называли (так как на щите имел золотое солнце), Зиндрам из Машковиц. Знак нёс Марцин Полковиц из Вроциновиц и тут стояло рыцарское чело, девять, как один, мужей, с которыми за первенство никто соперничать не мог; Завиша Чёрный из Гарбова, Флориан Элитчик, Домарат Гжимала, Скарбек с Горы, Павел Несобия, Ян Наленч, Сташко Сулима, Якса Лис.

Хоругвь для погони вёл пан Анджей из Брохоциц, в которой тоже были храбрые мужи и отборные отряды; далее шла придворная, также окружённая наилучшим рыцарством, потом Святого Георгия с таким же знаменем,