Шрифт:
Закладка:
— Замолчи! Тебе нет и тридцати лет. Надо учиться. Обязательно. Я говорил тебе много раз и прежде.
Максим Андреевич вынул папироску, но, не закурив ее, скомкал и бросил в пепельницу.
— На кого же мне прикажешь учиться? — полные плечи Нины Семеновны нервно подернулись.
— Я не приказываю, Нина. Я прошу. Ты одно время совсем было собралась учиться, а потом, видимо, забыла. Сейчас все условия есть: Андрюша большой, домработница живет. Ну, в конце концов, занимайся общественной работой, что ли… Хочешь, мы тебя включим в опекунский совет нашего детского дома? Я сам там работаю с большим удовольствием.
— Да, но… — Нина Семеновна всхлипнула, — я хотела бы иметь второго ребенка… моя мечта…
Максим Андреевич поморщился:
— Когда я вернулся с фронта, я тоже хотел, чтобы у нас был второй ребенок. А теперь не хочу… Ясно?
Нина Семеновна широко открытыми глазами уставилась на него.
Максим Андреевич прошелся по комнате, остановился около жены:
— Нина, знай, если все останется по-прежнему, я тебя разлюблю… Я боюсь этого и не хочу. Но… может быть, Нина! Подумай! Помоги мне сама… Я не знаю как сделать тебя другой. С чего начинать?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
В ночь под Новый год Степану Петровичу было особенно не по себе. Старшая дочь Ольга уехала с мужем в Свердловск к его родне. Ждал с вечернего поезда Якова, но он не приехал. Известное дело, раз Ирина Дружинина осталась в городе — он тоже.
Степан Петрович уложил близнецов спать. Достал из шкафчика граненый графинчик, выпил рюмочку. Вспомнил покойную жену, погибшего сына… Прослезился.
Закрыл графинчик хрустальной пробкой, искусно сделанной в виде еловой шишки. Задумался. С улицы доносились веселые песни. Поселок встречал Новый год. Степан Петрович поднялся. Некоторое время он в раздумье стоял перед графинчиком. Потом надел доху, решительно подошел к столу и сунул графинчик в объемистый карман.
Он шел по узкой тропинке к новому поселку И чем ближе был длинный одноэтажный освещенный дом, тем быстрее шагал Шатров.
«А вдруг уже отдежурилась?» — думал он. Кнопку дверного звонка родильного дома Степан Петрович нажал с силой и озорно, по-молодому улыбнулся: «Поди, подумают: кому это родить приспичило?»
За дверью послышались торопливые шаги. Открыли. Степан Петрович, отбросив полы своей широкой дохи, шагнул через порог и столкнулся лицом к лицу с Марией Андреевной.
В белоснежном халате, на нагрудном кармане которого вышиты инициалы «М. Г.», Мария Андреевна показалась Шатрову молодой, и он невольно подумал: «А я… старик совсем». Но тут же расправил молодецкие плечи, стянул с головы мохнатую шапку с бархатным верхом, отряхнул заиндевелую бороду.
— С Новым годом, с новым счастьем, Мария Андреевна! — Он почтительно пожал ее маленькую крепкую руку.
— С Новым годом, Степан Петрович! — вся сжалась от смущения Мария Андреевна. Она видела, что этот большой, грузный человек, которого, несмотря на буйную бороду и годы, трудно назвать стариком, как-то смущенно и нерешительно топчется у дверей, и сама растерялась еще больше:
— Кто-нибудь рожать собрался?
— Нет, мать моя, никто.
Шатров повесил доху на гвоздь.
— Главный-то врач дома Новый год встречает — так ведь? Ну, а я иду мимо, дай, думаю, зайду, Андреевну поздравлю… Да, что же мы, мать моя, стоим, у порога-то… Ты проведи меня куда-нибудь.
— Не положено ведь, Степан Петрович… Только роженицы могут…
— Ну, что ж, не положено, так не положено, давай здесь в передней посидим. — И Степан Петрович сел на узкий фанерный диванчик.
За стеклянной дверью по коридору прошла дежурная няня. Мария Андреевна кивнула ей: дескать, скоро приду…
Степан Петрович пододвинул к столу стул и пересел на него с дивана спиной к двери, загородив собой Марию Андреевну.
Она все порывалась уйти — и не уходила.
Степан Петрович убеждающе сказал:
— А ты, мать моя, сиди спокойно. Если ты там потребуешься, тебя найдут. Посиди и няне дай вздремнуть. Видела — сон-то так ее всю и перекосил.
— Да вы скажите, в чем дело-то, Степан Петрович? Может, мы завтра поговорим.
— Нет уж, давай сегодня…
Степан Петрович извлек из дохи графинчик, поставил его на стол, из кармана достал крошечный стаканчик.
— С Новым годом, Мария Андреевна! Выпей-ко давай. Я чуток успел, ну а больше без тебя неохота.
Но Мария Андреевна с таким испугом замахала руками, что Степан Петрович сам поспешно взялся за стаканчик.
— Ладно, от греха подальше… — за твое и мое здоровье, Андреевна! — Он выпил. — А жаль, что струсила. Смородинная ведь! Сам приготовил. И слабенькая, женская… Ну, что поделаешь, ты на работе — неволить не стану.
Он снова убрал графинчик в карман дохи.
— Так вот, пришел… Посоветоваться, решить… Нам вместе с тобой около ста лет. О любви в этом возрасте говорить необязательно… Ну, а коль она появится, греха не будет. — Степан Петрович вздохнул и сделался серьезным. — Так вот… — И он прямо взглянул в лицо порозовевшей, взволнованной Марии Андреевне: — Давай вместе век доживать!
Мария Андреевна смущенно молчала. Что греха таить? — нравился ей этот сильный и веселый, строгий и ласковый человек, портрет которого она так часто видела на доске «Лучшие люди предприятия».
Степан Петрович поднялся.
— Так, если я вам по нраву прихожусь, нечего тут и раздумывать, Мария Андреевна.
— А что люди-то скажут, Степан Петрович? Старики ведь мы с вами! Да и слово я себе давала: никогда ни с кем себя не связывать.
— Слово — это ничего, когда себе. Сама себе дала, сама у себя и взяла — и вся тут недолга. А люди? Люди мне сами на вас указали. Так, значит, решили?
Мария Андреевна задумчиво покачала головой.
Помолчали.
— Близнецов-то моих будешь любить? — спросил Шатров. — Али они чужие тебе?
— Да как же не любить-то? — воскликнула Мария Андреевна. — Столько я их приняла за свою жизнь.
— Вот и хорошо… — Степан Петрович тихо погладил ее по плечу: — Дай бог нам с тобой доброй жизни…
2
После работы Максим Андреевич спешил к магазину поселка.
«Завтра день рождения Андрейки. Шесть лет хлопцу! Мужчина! — думал Максим Андреевич, шагая к магазину. — Надо подарить что-нибудь… особенное!»
В магазине Максим Андреевич долго выбирал подарок, советовался с продавцом. «Купить вельветовый костюмчик?.. Это скучно. Так получит, не в день рождения… Велосипед у Андрейки есть…»
В это время в магазине кто-то несмело заиграл на пианино: до-ре-ми. Максим Андреевич обернулся. У пианино стояла девочка лет четырех. На личике ее была радость и растерянность. Ручонки осторожно опустили крышку. «Да это же дочка Дружининой!» Рассерженная бабушка строго отчитывала девочку.
— А тебе, Галинка, я вижу,
