Шрифт:
Закладка:
— Себя ты относишь, разумеется, к категории крылатых?
Аркадий приподнялся на локте, черные, близко поставленные глаза сверкнули:
— Да! — Потом добавил: — И ты — тоже… С полетом!
Лиза, перекидывая через плечо косу, покосилась на спину.
— Нет, не вижу крыльев. — Она развела руками, засмеялась: — Увы, не выросли!
Аркадий пожал плечами, вздохнул, отошел к столу.
— Дело твое, что ты обо мне думаешь… Время на моей стороне. Я сам-то знаю, Аркадий Топольский на кое-что способен!
— Я вовсе не отрицаю твоих способностей, Аркадий. Я верю в них. Но только хочу сказать, что каждый человек должен за то дело браться, которое волнует его, без которого он не может жить. Иначе лучше не берись.
Лиза придвинулась к мужу:
— Аркадий!
Это вырвалось у нее так тоскливо, что Топольский встревожился. Спросил ласково:
— Что, Лиза?
— Мы не так живем, Аркадий.
За окном мимо дома прошел человек, отчетливо проскрипел снег под его шагами.
— Почему не так?
— Не хватает чего-то между нами…
— А… — усмешка скользнула по лицу Топольского, — характерами не сошлись. Нынешние разводы этим обычно объясняются. И как же мы «не так живем»? Объясни.
— Не пойму еще, не знаю, как тебе объяснить, но не так.
Лиза задумалась.
Аркадий поднялся с дивана, опять сел к столу:
— Нет, это поистине интересно. Живут двое людей. Один доволен своей жизнью, женой. Другая — ни жизнью, ни мужем. — Он откинулся на спинку стула, уставился в потолок: — Если бы я… таскал сковородки из кухни в комнату и обратно, стирал бы твои чулки, словом был бы под башмаком, тогда…
— …тогда ты мне надоел бы на другой же день.
— Друг мой, в чем же причина, если не в «сковородках»? Ведь только сейчас ты меня точила за то, что у тебя нет времени, что тебе, как работающей женщине, трудно.
— Знаешь, Аркадий, если бы у нас были другие отношения, мы бы не спорили и о «сковородках»… Как-нибудь бы уже решили эту «проблему». Дело в другом…
— Я считаю, — упрямо и уже зло сказал Аркадий, — наличие семейного конфликта у нас все-таки — в «сковородках».
— А я считаю — в отсутствии понимания.
3
Степан Петрович Шатров стряхнул у порога с широких плеч и бороды снежную пыль, снял старомодную теплую шапку с бархатным верхом, мохнатую собачью доху.
Максим Андреевич искренне обрадовался его приходу.
Он сидел в своем маленьком кабинете, стены которого были заставлены стеллажами с книгами, и настраивал радиоприемник.
— Поймай, папа, какую-нибудь песню о моряках, — просил Андрейка.
— О моряках? А! Все ясно. Мечта быть морским волком по-прежнему сидит в нас?
— Да! — весело подтвердил Андрейка.
Услышав голос Шатрова, Говоров крикнул в переднюю:
— Привет, Степан Петрович! Идите сюда, к нам! — привстав, он с удовольствием пожал большую руку Шатрова.
— Здравствуйте, Максим Андреевич! — ответил Шатров.
Он осмотрел Говорова, по-домашнему одетого в темно-синюю полосатую пижаму, ласково взглянул на прильнувшего головой к плечу отца Андрейку, улыбнулся:
— Друзья, видать?
— А как же — друзья.
— Друзья! — повторил и Андрейка.
— Большой, в школу скоро пойдет, а все к отцу на руки, — сказал, поддразнивая сына, Максим Андреевич. Андрейка застыдился, моментально соскользнул с колен отца, убежал в столовую. За ним пошли и Максим Андреевич с Шатровым.
Просторную столовую мягко освещала лампа под шелковым абажуром. Шатров окинул взглядом круглый стол, покрытый белоснежной скатертью, диван и стулья в белых чехлах, репродукцию с картины Шишкина в массивной раме, сказал:
— Уютно живете…
— Ага, — Говоров улыбнулся своей открытой простодушной улыбкой. — Так, что ли, говорят на Урале?
— Ага, — улыбнулся и Шатров, поглаживая свою роскошную кудрявую бороду. — Я ведь к вам, Андреевич, просто так… Безо всякого заделья. Шел мимо — дай, думаю, зайду. — Он вздохнул. — После смерти Борисовны не могу дома один сидеть. А ведь, почитай, год, как схоронил…
— Ну и очень хорошо, что зашли. Да вы садитесь, Степан Петрович!
— Бело у вас кругом, — Степан Петрович сел. — У меня тоже при Борисовне бело в доме было, а сейчас… Близнецы хозяйничают… Что с ребят спросишь? Сколько комнат-то занимаете?
— Три… Вот эта столовая — самая большая, мой кабинет, восемь квадратных метров, — самый маленький.
— Да вы, Андреич, оправдываетесь, что ли? А я к тому это спрашиваю… Непросторно мы еще живем. — Он подошел к двери кабинета, заглянул. — Ну, что это за кабинет? Конура! Диванишко некуда поставить. А ведь знаю: по ночам сидите… поваляться с полчаса-час не мешало бы… Ну, да вы еще хорошо устроены, а вот многие у нас пока худо живут. Мало строим-то, а?
— Маловато.
— То-то… О себе я ничего не говорю — хоть и дряхлый, а домишко у меня. А у других? — Шатров снова сел на диван, сложив на коленях жилистые руки. — Я, Максим Андреевич, смотрю на наше торфяное дело так: закреплять кадры надо. Хватит на одной сезонщине жить. Основного кадра надо больше иметь. Растить надо. А закрепить их на месте можно хорошей квартиркой, огородиком. И коровку пусть люди заведут, чтобы честь честью все было. Сенокосных угодий у нас кругом довольно. А места-то какие — раздолье для охотников!
Шатров оживился.
— Да, поохотился я немало, сколько километров исходил по лесу со своим дружком-товарищем Егором Тимофеевичем Дружининым…
— Вы были близко знакомы с отцом Елизаветы Георгиевны? — спросил Говоров, не глядя на Шатрова.
— Большими друзьями были.
Помолчали. Говоров достал папиросы:
— Курите, Степан Петрович?.. Елизавета Георгиевна — старшая дочь в семье Дружининых?
— Да. Их две сестры. — Шатров нахмурился. Его широкий лоб прорезали две тяжелые складки морщин: — Старшему сыну Юрию Елизавету в невесты мы с женой прочили — не довелось.
Говоров надолго затянулся папиросой. Шатров не выдержал:
— Отчаянно, Андреич, куришь. Зря…
В дверях появилась Нина Семеновна.
— Добрый вечер! — приветливо кивнула она Шатрову.
— Вечер добрый! — ответил Шатров. — Мне пора, — вдруг засобирался он. — Засиделся!
— Да вы совсем недавно, кажется, и пришли? — возразила Нина Семеновна. — Давайте чай пить.
Она обернулась:
— Анюта! Накрывай на стол… и не забудь чайных ложек!.. А то их вечно на столе не оказывается.
На Нине Семеновне был яркий, весь в оборках халат. На полной груди красовался пышный бант, прикрывая чересчур глубокий вырез.
«А женушка у него дома-то поприветливее, — подумал Шатров. — И собой видная, холеная. Только халат этот зря напялила. Попугаистый больно».
Нина Семеновна не любила, когда к мужу приходили люди с предприятия, но к Шатрову она относилась благосклонно: «Пожилой, рассудительный… понимает толк в хозяйстве».
Надо сказать, что Нина Семеновна за последнее время взяла бразды правления в свои руки, отстранив Марию Андреевну. Муж и золовка только дивились: откуда
