Обальда расположились у каждой двери Мифрил Халла, как раз наступило такое время. В душе я не желаю ничего другого, как снова попытать счастья в поединке с королем орков, снова получить возможность проткнуть мечом его желтовато-серую шкуру. Я хочу согнать самоуверенную усмешку с его уродливого лица, смыть ее потоком его собственной крови. Я хочу заставить его страдать - страдать за Низины и все другие города, разоренные нашествием орков. Я хочу, чтобы он почувствовал боль, причиненную орками Шаудре Звездноясной, Дагне, и Дагнаббиту, и всем дворфам, и не только дворфам, павшим на полях развязанной им войны.

Сможет ли Кэтти-бри уверенно ходить? Это еще одна вина Обальда.

И поэтому я проклинаю его имя и с радостью вспоминаю моменты отмщения, осуществленного Инновиндиль, Тарафиэлем и мной, когда мы уничтожали спутников злобного короля орков. Ответный удар по вторгшемуся врагу безусловно доставляет немалое облегчение.

Этого я не могу отрицать.

И все же в моменты размышлений, когда я сижу на горном склоне и оглядываюсь на все, что совершил Обальд, моя уверенность исчезает.

Кроме того, я испытываю страх.

Он пришел во главе армии и принес боль и страдания многим людям в землях, которые я считаю своим домом. Но армия остановилась - по крайней мере пока, и, по всей видимости, Обальду нужна не только победа и военная добыча.

Неужели он пытается приобщить свой народ к цивилизации?

Возможно ли, что мы стали свидетелями величайшей перемены в природе народа орков? Возможно ли, что Обальд первым, не важно, желая этого или нет, создал ситуацию, при которой интересы орков и интересы всех других народов этого региона могут совпасть и перерасти в нормальные отношения, к обоюдной выгоде?

Возможно ли это? Или это немыслимо?

Неужели я, допуская подобное предположение, предаю погибших?

Или павшие возрадуются, если я, если все мы - орки и дворфы, люди и эльфы - отыщем общие интересы, чтобы открыть начало эры великого мира?

С незапамятных времен, о которых не помнят даже самые старые эльфы, орки всегда воевали с «хорошими» народами. И после всех побед - а их было великое множество, - после всех жертв стали ли орки менее многочисленным племенем, чем тысячу лет назад?

Мне кажется, нет, и в этом кроется корень неразрешимого конфликта. Неужели мы обречены бесконечно, поколение за поколением, повторять эти войны? Неужели мы - эльфы и люди, дворфы и орки - оставим своим потомкам все те же страдания, все ту же боль плоти, пронзаемой сталью?

Я не знаю.

И все же я ничего так страстно не жажду, как погрузить свой клинок между ребер Обальда Многострельного, насладиться гримасой агонии на его разорванных клыками губах, увидеть, как гаснет свет в его желтых, налитых кровью глазах.

Но что скажут о короле Обальде историки? Станет ли он для них орком, который наконец нарушил цепочку непрерывных войн? Станет ли он, намеренно или нет, вожаком, выводящим орков на новый путь к лучшей жизни, по которому они - сначала, конечно, неохотно - пойдут к более грандиозным достижениям, чем можно завоевать остриями копий?

Я не знаю.

И в этом мое мучение.

Я надеюсь, что мы стоим на пороге великой эры, что в природе орков имеется светлая искра, есть мечты и стремления, аналогичные тем, что ведут вперед эльфов, дворфов, людей, полуросликов и многих других. Я слышал, что одна мечта является общей для всех народов мира: оставить потомкам в наследство лучшую жизнь, чем наша.

Есть ли эта мечта в природе и характере гоблинов? Или Нойхейм, этот самый необычный раб-гоблин, которого я знал, был просто исключением из правил?

Кто такой Обальд: провидец или лицемер?

Стремится ли он к прогрессу народа орков или обманывает таких глупцов, как я, спасающих жизни его подданных?

И поскольку я признаюсь, что не знаю, я должен сделать паузу. Если я уступлю мстительным порывам своего сердца, как отнесутся к Дзирту До'Урдену историки?

Встану ли я в один ряд с теми героями прошлого, кто помогал отражать атаки орков, чьи имена хранятся в благоговейной памяти потомков? А если Обальд прокладывает для орков путь вперед, не к завоеваниям, но к цивилизации, и падет от моей руки, то историки могут не увидеть тех возможностей, что открываются моему мысленному взору.

Возможно, это эксперимент. Возможно, это грандиозный шаг по пути, которым следует идти.

И возможно, я не прав, и Обальд жаждет только расширения своих владений и крови, а в орках нет ни капли склонности к общественной жизни, нет другого стремления к лучшей жизни, кроме завоевания земель своих вечных, смертельных врагов.

Но я делаю паузу.

И я жду и наблюдаю, но не отвожу рук от рукоятей своих мечей.

Я пришел из Подземья, земли монстров. Жил в Долине Ледяного Ветра, где мороз обращает человека в камень, а трясина поглощает путника так быстро, что он не успевает понять, что происходит, и даже не пытается кричать, пока рот не забивается жидкой грязью. Через Вульфгара я заглянул в Бездну, обиталище демонов, а есть ли на свете место более ужасное и переполненное ненавистью? Да, это было поистине самое опасное из приключений.

Я окружил себя друзьями, которые могли бесстрашно преодолеть злобу чудовищ, морозный ветер, и трясины, и демонов, встретить опасность боевыми криками, крепко сжатыми челюстями и поднятым наготове оружием. И никто из них не противостоял врагам с такой отвагой, как Бренор.

Но есть нечто такое, что способно потрясти даже его, как и каждого из нас, с такой же силой, с какой земля колеблется под ногами, начинает дрожать и покрываться трещинами. Перемены.

При любом честном анализе, в основе страха лежат именно перемены, ожидание чего-то незнакомого, превосходящего наш опыт и совершенно недоступного пониманию и предсказанию конечного результата. Перемены. Неопределенность.

В них лежит корень самого примитивного страха - страха смерти, этого кардинального изменения, никем из нас не испытанного, которого мы стараемся избежать при помощи замысловатых сценариев и банальностей, хотя все они могут как помочь, так и навредить. Эти меры, как мне кажется, являются продолжением рутины нашей жизни. Мы прокладываем колею единообразием своих дней и жалуемся и сетуем против этого однообразия, хотя фактически находим в нем успокоение. Просыпаясь, мы строим наши дни согласно привычкам, следуем нами же выработанным нормам и лишь иногда чуть-чуть отклоняемся от ежедневных правил. Изменение - это маленькая смерть, неиспользованная частица сава-игры. Оно может быть волнующим и пугающим переживанием только в том случае,