Шрифт:
Закладка:
Вернувшиеся со строевой бойцы выглядели усталыми, но довольными. Можно как угодно относиться к шагистике, но то, что совместная ходьба строем под песню или барабан сплачивает и объединяет на подсознательном уровне — это факт.
После обеда я разрешил бойцам заниматься кто чем хочет, естественно, не заходя за пределы расположения. Сам я со связистами занялся радиостанциями, и как ни странно вокруг собралось с десяток человек, интересующихся радиоделом. Точно такие же кучки окружили сапёров, нашего лесовика Матвея Степановича, Сажина Максима, водителей, танкистов и даже Деда.
Ближе к вечеру, я отыскал Сашку, велел ему ещё пройтись с бойцами под барабан с песней, а сам собрался переговорить с танкистами о взаимодействии с ротой.
— Дяденька командир, а, дяденька командир.
Я оглянулся и увидел худощавого взъерошенного парнишку лет двенадцати-тринадцати. Он был одет в грязные лохмотья и стоптанные башмаки.
— Чего тебе парень?
— Возьмите меня с собой.
— Как это с собой? На передовую, что-ли?
— Неважно куда, — на его лице промелькнула лукавая гримаса, — я ведь тоже теперь железный, как и вы.
Оба-на! Та-ак, это что ещё за фокусы?
— Что значит, железный?
Парнишка, молча, достал перочинный ножик, раскрыл и провёл по руке. Нож с металлическим звуком соскользнул. Твою ж мать! Всё чудесатее и чудесатее. Я ничего не понимал. Каким-то образом этот малолетний засранец попал под излучение генератора.
— А, теперь рассказывай всё подробно.
Оказывается, парень эвакуировался с семьями командиров из-под Вылковыска, где в Супрасельской пуще они отдыхали в летнем лагере. Как раз в тот день, когда мы били Неринга, то есть 24 июня, колонна беженцев западнее Слонима попала под бомбёжку, а потом немногие выжившие вскоре нарвались на немецкие мотоциклы. Бежали под пулями. В итоге он остался один. Сутки шёл на восток, потом на старой лодке переправился через Щару. Днём позже он оказался в Барановичах. Кормился кое-как, выпрашивая у местных или красноармейцев, спал в стогу прошлогоднего сена. За нами наблюдает второй день. Когда я обрабатывал танк, ему стало интересно посмотреть боевую машину. Мы его не видели, а он стоял за танком. Когда танк перегоняли, парнишка спрятался в сарае. Вчера он обнаружил, что с ним произошли изменения. Подслушал бойцов и понял, что с ним случилось. Знает, что мы завтра отбываем, и потому решился открыться.
Так. В сознании нарисовалась неприглядная картина. Ситуёвина не предвещала ничего хорошего. И главной проблемой стало повышение вероятности утечки сведений о генераторе, а где сведения, там госбезопасность и НКВД, не к ночи будь помянуто. Здравый смысл подсказывал оставить мальчишку в роте. Но что значит оставить? Куда нас зафигачат в ближайшие дни? Конечно, личная броня давала ему, как и нам, серьёзную защиту, но он же ребёнок. Как им можно управлять? У них в этом возрасте семь пятниц на неделе. Не дай бог взбрыкнёт в самый неподходящий момент. С другой стороны, он прошёл весь путь от Вылковыска, выжил и горя повидал, значит, потенциал у него имеется. Ладно, пусть остаётся. Главное, чтобы он не попал в зубы безопасникам, или ещё кому из их хищной породы. Надо поговорить с Дедом, а вечером — с бойцами.
— Слушай сюда, дружище. Сейчас мы пойдём к старшине, он хороший человек, а вечером ты встретишься с бойцами. Если им понравишься, то останешься с нами. Но учти, никто и никогда не должен знать о том, что ты теперь «железный». Это военная тайна. Ты меня понял?
— Так точно, товарищ командир, — вытянулся он в струнку, затаив дыхание.
— Ладно, — я не смог сдержать улыбки, — пошли к Семёну Ивановичу.
Под удивлёнными взглядами немногих оставшихся во дворе бойцов мы направились в пристройку к Деду.
— Товарищ ротный старшина, вот знакомьтесь с новым бойцом. Как твои имя и фамилия?
— Павел Кравцов, товарищ командир, — бодро ответил парнишка, а я вздрогнул и внимательно всмотрелся в его лицо.
— Отца как зовут?
— Андрей.
— Родом-то откуда?
— Из Москвы.
— Год рождения?
— 28-й.
У меня в горле ёкнуло, и опустились руки. Ко всему прочему не хватало ещё приютить собственного деда.
— Товарищ командир, Василий Захарович, не положено. Накажут ведь нас за парнишку.
— Этот стервец прятался в сарае и попал под излучение, когда я обрабатывал танк. Соображаешь?
— Да, уж. Тогда это иной коленкор. Оставлять его здесь точно нельзя. Замучают парня. А делать-то что?
— Официально он сирота. Предположим, что мы встретили его в походе, когда он находился в опасной для жизни ситуации и не имел возможности самостоятельно спастись. Так?
— Предположим.
— Значит, мы обязаны его спасти, и имеем право временно приютить, защитить и поставить на довольствие, если не как сына полка, то, как сына роты. Временно. А там что-то придумается.
— Вроде бы всё гладко.
— Семён Иванович, надо его отмыть, покормить, приодеть, а то смотреть на его грязь и рвань невозможно. Подбери ему форму поменьше, подгони как-нибудь. А как придут наши, соберёмся и обсудим. До отъезда будем его прятать.
Дед задумчиво поковырял в ухе и проворчал:
— Ладно, коль блины выходят комом, будем жарить оладьи.
После ужина на вечерних посиделках, состоялся выход мальчишки к публике, когда приодетый в более-менее подходящий камуфляж с подвёрнутыми рукавами и штанинами Пашка, скромно помалкивая, появился перед бойцами.
— Это что за явление природы? — проговорил, поднимаясь, Сашка.
— Знакомьтесь, его зовут Павел. Он сирота. Просится к нам в роту. А теперь главное. Дневальные посмотрите, чтоб никого постороннего… Павел случайно попал под излучение. Танком, видите ли залюбовался. Теперь он тоже такой же, как и мы «стальной». Если его оставить здесь, то очень скоро он попадёт в НКВД, а затем к учёным, которые его в прямом смысле выпотрошат в поисках тайны брони. Единственный выход, временно его
