— Все-таки я надеюсь на успех, — посмеивался и Гарник. — Когда железо шлифуют на станке, его предварительно поливают мыльной водой. Авось твои «приветствия» смягчат, наконец, шеф-быка!..

Товарищам доставляло удовольствие благодушно подшучивать над Оником, а он не обижался.

4

Каждый раз, направляясь в столовую, Гарник с Великановым посмеивались над Оником, который вынужден был улыбаться безмолвному чурбану в кухонном окошке.

Но однажды в воскресенье, после обычного приветствия Оника «гутен морген, герр шеф-повар», толстые носорожьи губы повара ощерились, обнажив ряд почернелых зубов.

— Эй! — гулко, как из бочки, крикнул он. — Поешь — не уходи.

Это было так неожиданно, что Оник уставился на шеф-повара, ничего не понимая.

Повар повторил свои слова, объясняя их жестами.

— Понял! — сказал Оник. — Покушать и ждать? Хорошо, хорошо!..

— Достукался! — мрачно сказал Великанов.

— А что такое? Я ведь ничего худого не сделал этому человеку. Я только здоровался с ним. За приветствия не наказывают. Верно, Гарник?

— Сегодня ты опять ему улыбнулся?

— Улыбнулся.

— Мы же советовали тебе не улыбаться? Ваня верно говорит: улыбка у тебя двусмысленная.

— Гляди! — неожиданно посерьезнел Гарник. — Шеф-бык вызвал полицейского. Неужели задумал что-нибудь плохое?

Великанов смотрел в сторону кухни:

— Да, они что-то замышляют. Отвернись, повар пальцем указывает на тебя. Вдруг они пронюхали о твоем побеге из чертковской тюрьмы?

— Или о твоем побеге из львовского лагеря? — усмехнулся Оник.

— Не шути! Оник, он тебя зовет…

Но повар звал не одного Оника. Скрюченным пальцем он манил к себе их всех.

Друзья подошли. Но повар, выпятив обвислый живот, продолжал оглядываться. Он поманил еще нескольких пленных и крикнул полицейскому:

— Веди!

— Куда вы нас посылаете? — встревожился Гарник.

— Не на расстрел! — прогудел шеф-повар. — Куда ведут, туда и идите.

Полицейский вывел всю группу из лагеря.

— Брат, — спросил Оник шагавшего рядом поляка Лещинского, с которым недавно познакомился, — может, ты что-нибудь знаешь?..

Лещинский пожал плечами:

— Воскресенье — может, на прогулку ведут? — предположил он.

На прогулку! Нет, вероятнее всего придумали какую-нибудь работу, хоть и воскресенье сегодня. С раннего утра до позднего вечера гнут пленные спину в шахте. Рабы!.. Бесстыдно «процветающая» Германия расхваливала свое благополучие — и вот оно, это благополучие: облавы в городах и селах захваченных стран, — тысячи, десятки, а, может, и сотни тысяч людей обращены в рабов.

— Они смотрят на нас, как на скотину. Но ведь и скотина отдыхает раз в неделю. Это и есть их «новый порядок». Будь он проклят, этот порядок! У нас на шахтах работают по семь часов, да и то считается много.

— У нас, у нас!.. Здесь мы крепостные, приятель, и дело наше помалкивать. По крайней мере, хоть город увидим.

Улица шла от окраины города. По обе стороны тянулись одноэтажные и двухэтажные дома, у каждого зеленел садик.

Указав пальцем на ворота, полицейский привел всю группу на просторный огороженный двор. Недалеко от дома возвышалось здание, около которого были нагромождены кучи песка, кирпича, черепицы. Старик-немец, нагнувшись, вытаскивал из старых досок гвозди. Увидев вошедших, он оставил работу, некоторое время смотрел на них, шевеля губами, и недовольно обернулся к полицейскому:

— Почему восемь? Я просил десять.

— Не знаю. Сколько дали, столько и привел, — оправдался тот.

— Гм… Ну, ладно! По-немецки понимаете? — обратился старик к пленным. Правая щека его дергалась.

Все молчали.

— Я спрашиваю, есть среди вас кто-нибудь знающий по-немецки?

Взгляд старика скользнул по лицам. Неизвестно почему из всех восьми человек он выбрал одного.

— Какой национальности?

— Я? Чех.

— Значит, понимаешь! Почему не отвечал на мой вопрос?

Чех, пойманный с поличным, чуть покраснев, оглянулся на товарищей:

— Я не знал, зачем вы спрашиваете.

— Сейчас объясню. Возьмите лопаты. Вот отсюда до тех колышков… видишь? — надо вырыть яму для фундамента глубиною в метр. Понятно?

Чех замялся:

— Как я могу объяснить им, они не чехи.

— Начинай работать, поймут!..

Люди приступили к работе с неохотой. Да и кому понравится после целой недели изнурительного труда снова браться за лопаты? Тем более каждый понимал, что на этот раз приходится работать на ненавистного повара. Это он отобрал и послал их сюда.

Великанов, взявшись за лопату, искоса глянул на Оника.

— «Доброе утро!». Ничего не скажешь — доброе.

Оник прошел к дверям соседнего помещения, заглянул внутрь и сообщил:

— Расширяют свинарник! Там восемь свиней и каждая похожа на повара. Не верите?

Парни верили, но тем не менее отправились поглядеть на свиней.

— Вот куда уходят наши обеды, — сказал Гарник, ковыряясь в земле лопатой. — Расширим хлев — еще хуже для нас будет. Тогда и вовсе останемся без еды.

Старик-немец ушел в дом.

Парни, воспользовавшись отсутствием надзирающего глаза, прекратили работу. Бросив для виду несколько лопаток земли, они переговаривались и с любопытством наблюдали за балконом дома, где время от времени появлялась красивая полная девушка. Однажды на балкон вышла пышная немка, — ее толстые белые руки были обнажены до плеч, но она, казалось, не чувствовала холода. От мокрых рук ее поднимался пар, на лице играл румянец.

Вслед за нею появилась черная остроухая овчарка и начала лаять на копавшихся во дворе пленных.

Женщина, едва посмотрев на них, повесила несколько полотенец на веревку, протянутую от столба к столбу, и, раскачивая полным телом, удалилась.

Было видно, что в этой немецкой семье царит благополучие и достаток. Жирными были свиньи, жирной была овчарка, ожиревшими были хозяйка и ее дочь.

Около полудня в воротах показался повар лагеря. Он подошел к работавшим на дворе, проверил работу и взбесился:

— Что вы тут делали столько времени? Даже кубометра не выкопали, скоты! Кого обманываете? Я вас проучу! Мерзавцы, привыкли даром жрать хлеб!.. Я вас накормлю!

Заплывшая жиром шея его побагровела. Погрозив тяжелым кулаком, он повернулся к дому и окликнул жену.

На балконе снова появилась полногрудая женщина с голыми руками.

— Где отец? — заорал повар. — Почему эти скоты оставлены без присмотра?

— Отец за масляной краской ушел.

— За краской? Ха! Разве он не знает, что эти дикари умеют работать только из-под палки? День идет к концу, а они еще ничего не сделали. Должны были всю яму под фундамент вырыть! Мерзавцы, негодяи!..

Повар охотно прибег бы к кулачной расправе, но избить восемь человек было даже ему не по силам. Да и опасно, хотя у ворот сидел кто-то из лагерной охраны.

Никто не ответил повару, никто не смотрел в его глаза, налитые лютой злобой. Он все еще продолжал ругаться, когда ворота со скрипом раскрылись. На улице стоял грузовик. Шофер, открывший ворота, сел