Первые несколько дней Вольф отсыпался. Будущее было темно и путанно. Магический кристалл в его голове все валил в кучу: улицы больших городов, где он гастролировал во сне, пустыню и горы, узкие двухъярусные тюремные нары, бескрайний северный лес и благость теплого моря, людей в форме, встречи с которыми заранее пугали Вольфа, и лица неведомых пока доброжелателей, всегда готовых прийти на помощь. Мессинга донимали взлеты и падения – на максимуме ему приходилось здороваться за руку с усатым дядькой, мало походившим на свои многочисленные портреты, а на минимуме взирать на кучи иссохших тел, сталкиваемых во рвы. Понятно, что время от времени его сотрясала нестерпимая предсмертная дрожь, не дающая покоя жертвам перед расстрелом.

Отоспавшись и кое-как приведя себя в порядок, Мессинг отправился погулять по городу. Посидел в кафе, где собирались такие бедолаги, как он, поговорил с людьми. В кафе Вольфу стало окончательно ясно, что страхи насчет выдачи несчастного экстрасенса господину Гитлеру являлись плодом усердной, нагоняющей беспричинную тоску работы «измов». Не для того фашисты напали на Польшу, чтобы устроить охоту на какого-то мелкого Мессинга. Как оказалось, красным тоже не было никакого дела до телепатии. У них были куда более широкие и революционные планы – коллективизация местного крестьянства, «перевод жизни на рельсы социалистического строительства», «подъем духовного и материального уровня населения». В Советской Белоруссии мало кто слыхивал о каком-то Мессинге, само понятие «паранорматики» было здесь тайной за семью печатями.

К слову сказать, оказавшись в краю девственно чистых в отношении всякого рода мистики товарищей, Вольф очень скоро усвоил: они мало знали, но то, что знали и во что верили, выбить из них не представлялось возможным. Мессинг, бедолага-шнорер, проникся к ним сочувствием, их общий настрой совпадал с его: справедливость не есть божественный дар. Справедливость на земле могут и должны установить люди, и это был главный пункт, по которому он разошелся с Вилли Вайскруфтом и его атаманом и нашел общий язык с Шуббелем, Рейнхардом, незабвенной Ханни, память о которой грела сердце, а также с местными товарищами, особенно с их главным секретарем в Белоруссии Пономаренко, но, прежде всего, с приехавшим из Минска агитатором, товарищем Прокопюком.

Для начала Мессинг записался в новосозданный профсоюз работников зрелищных мероприятий, но работу ему никто не предлагал. Вольф уже думал, что на старости лет придется стать уличным фокусником и собирать в шляпу подаяния, как вдруг в кафе ему шепнули, что в областном Доме культуры набирают артистов для каких-то агитбригад. Он не знал, что это за штука, но на всякий случай отправился по указанному адресу. В вестибюле было много «нашего брата», всем позарез нужна была работа.

Людей по очереди впускали в зал, где за столиками сидели люди в военных или темных суконных гимнастерках. Кто-то шепнул, что это партийные лекторы-пропагандисты из Минска. Позже Вольф узнал, что их задача – объяснять местному населению, как плохо жилось в панской Польше и как хорошо им придется под солнцем сталинской конституции. Они объясняли жителям миролюбивую политику Советского Союза, рассказывали о том, как доблестная Красная армия била самураев на Хасане и Халхин-Голе.

С этими сказками они отправились по местным селам, однако скоро выяснилось, что желающих слушать их оказались единицы. Агитаторы быстро сориентировались, и уже в октябре лекции на политические темы соединили с общедоступными концертами. Как раз артисты и должны были стать приманкой. В первую очередь искали аккордеонистов, баянистов, гармонистов. На худой конец годились и скрипачи. Брали также вокалистов, куплетистов, юмористов, особое предпочтение отдавалось художественным чтецам. Нашлась работа и иллюзионистам, вот только экстрасенсы оказались никому не нужны.

Поверите ли, это было удивительно для Мессинга. Добравшись до стола, за которым сидел здоровенный мужчина в темной суконной гимнастерке, в широких галифе, заправленных в сапоги, и с полевой сумкой, Вольф представился:

– Я телепат!

Товарищ выпучил глаза.

Так он познакомился с Прокопюком.

Медиум пытался объяснить ему на смеси польского и русского, что такое телепатия и ясновидение, и по глупости, а может, от волнения, то и дело вставлял научные слова, от чего глаза его еще более округлялись. Тогда из отобранных артистов вышла миловидная блондинка и начала бойко переводить. Агитатор задумался и велел явиться вечером в клуб. А Вольф попросил милую дамочку – ее звали Сима Каниш, она была певицей из еврейской театральной студии в Варшаве – остаться с ним и на скорую руку подготовиться к выступлению. Сима оказалась превосходным индуктором, родом она была из волынского городка Клевани и куда лучше Вольфа знала русский язык.

Вечером в Доме культуры собрались местные большие чины. Мессинг никак не мог решить, чем можно было бы привлечь внимание этих господ. Его смущали их наряды. Это были одеяния такого сорта, что спрятать в них что-то серьезное и увесистое – золотые портсигары, например, брильянтовые броши или на худой конец толстенные бумажники – было просто невозможно. Расчески, уложенные в нагрудные карманы гимнастерок, выпирали так, что не надо быть провидцем, чтобы обнаружить их там, а лазить по полевым сумкам и искать там какие-нибудь документы было смертельно опасно. Вольф сразу уловил этот нюанс и тогда, и в последующем всеми силами старался держаться подальше от всякого рода бумаг. Можно было отправиться на поиски советских значков, но, поверите, он в жизни не видал ни одного советского значка. Хвала Создателю, Сима где-то отыскала значок ворошиловского стрелка, и Мессинг вволю полюбовался на него. Волновался невероятно – от успеха или неуспеха зависело его будущее. Это волнение передалось Симе, но все прошло неплохо – несмотря на долгий перерыв, артист ничего не забыл. Он нашел значок, по требованию комиссии отыскал чьи-то очки, затем отгадывал сквозь запечатанные конверты адреса и цифры. Его смущало отсутствие аплодисментов – обескураженные зрители во все глаза наблюдали за ним, изредка перешептывались. Под конец Мессинг совсем обессилел. Сима догадалась подать ему стакан воды. Он залпом выпил его, и в этот момент в зале дружно зааплодировали.

Медиум не мог понять, что означали эти аплодисменты и почему они раздались именно сейчас? Агитаторам понравилось, как он пил воду?

Наконец, после долгой тягостной паузы, приступили к обсуждению. Директор Дома культуры, приехавший из Гомеля, прямо заявил, что Мессинг задал им непростую задачку, что явление это – необычное. Такого он никогда не видывал. Выступление следует признать интересным, однако вот что ему хотелось знать: есть ли всему этому научное объяснение или это лишь хитрое трюкачество?

Тут поднялся секретарь ихней главной партии и начал скандалить:

– Здесь развели какую-то