Задержавшись взглядом на французе, он прищурился, оглядывая его с некоторым недоумением.

— Жак Франсуа Арман де Полиньяк! — торопливо представился Жак сильно гнусавя, потому что по-прежнему зажимал нос пальцами. — Мсье, я должен объяснить. Я…

— Студент Полиньяк! — прежним тоном продолжил Кабанов. — Студент Трофимов!

— Меня-то за что, Николай Георгиевич? — взмолился вихрастый паренек со смешно торчащими ушами. — Я вообще не с ними! Это всё Кудеяр с Кочановым!

— Ах ты ж иуда! — взвился Кочанов, сжимая кулаки.

— Отставить! — рявкнул по-военному ректор. — Всем вышеназванным — предупреждение! Правила знаете. Предупреждение — выговор — строгий выговор — отчисление. А с вами, Павел Фомич, мы, помнится, составляли отдельный разговор весной, по окончанию подготовительного курса. Ваша компания уже там показывала себя не с лучшей стороны.

Кудеяров, покрасневший до мочек ушей, стоял неподвижно, втянув голову в плечи.

— Ну, так что? — продолжил ректор. — Может, мне уведомить вашего отца о том, что вы умудрились схлопотать предупреждение ещё до начала учебного года?

— Не надо, — тихо, почти шёпотом произнёс Кудеяров. Кашлянув, повторил громче: — Не надо, пожалуйста, Николай Георгиевич! Этого больше не повторится.

— Что ж, увидим. Если вы и правда возьметесь за ум с началом учёбы — так и быть, я сниму предупреждение по итогам первого семестра. И всем остальным, кстати, тоже. А сейчас… Всем вышеназванным — наряд по полной уборке столовой. Мария Васильевна, проследите, чтобы никто не отлынивал. Столовую пока закройте. Даю им полчаса.

— Это что, и мне тоже полы драить, что ли? — насупился Аксаков.

— А что вас не устраивает? — Кабанов уже развернулся, чтобы уйти, но оглянулся на студента, вопросительно подняв бровь.

— Я дворянин. Подобная работа мне… не подобает.

— А вот это вот всё… — Кабанов презрительным взглядом обвел ошмётки разбросанной еды, разбитые тарелки и поваленные скамейки. — Стало быть, подобает дворянину? Стыдитесь, Аксаков! Я был о вас лучшего мнения.

Когда Кабанов ушёл, все, наконец, выдохнули с облегчением. Посетители столовой, торопливо заканчивая с едой, потянулись к выходу, раздаточные окна закрылись. Наша компания провинившихся толпилась возле буфета. Наконец, к нам подошла буфетчица и, окинув осуждающим взглядом, сказала:

— Ну что, пойдёмте, штрафники. Покажу, где тряпки брать.

Глава 14

— Да тряпку-то выжимай! — проворчал Трофимов. — И что толку, что ты ею елозишь туда-сюда? Только грязь размазываешь!

Аксаков лишь ещё больше сморщился и продолжил вяло шевелить шваброй, неловко держа её на вытянутых руках, будто боясь запачкаться. Зацепив ведро с водой, едва не опрокинул его на брюки Трофимову.

— Ты издеваешься, что ли? — зашипел тот, покраснев с досады до кончиков своих оттопыренных ушей. — Ну-ка, дай сюда!

Вырвав швабру из рук второкурсника, ушастый стащил с неё тряпку, прополоскал в ведре и, выжав, ловко протёр проход между столами, сметая объедки и оставляя за собой полосу влажного блестящего пола.

— Ну не привык я полы мыть, — фыркнул Аксаков. — У нас этим прислуга занимается. И вообще, я жаловаться буду! Отец за меня платит восемь сотен в год, да сверх того жертвует институту. И за что? Чтобы потомственного дворянина шпыняли тут, как какого-то солдафона?

— Не стоит, Игорь. С Кабаном лучше не связываться. Он и есть старый солдафон, от того и перегибает порой. Не принимай близко к сердцу, — посоветовал Кудеяров, тоже лениво, чисто для проформы, елозящий тряпкой по столу. За него вовсю отдувались дружки — Кочанову вообще швабры не досталось и он, засучив рукава, протирал пол внаклонку, смешно пятясь между рядами столов.

— Понимаю, — скривился Аксаков. — Просто это всё… унизительно.

— Ну надо же, ваше благородие заставили ручки испачкать… — зло процедил Трофимов, продолжая натирать пол со скоростью, которой позавидовал бы игрок в кёрлинг.

— Ты повякай мне ещё! Тебе-то не понять, что такое честь дворянская. И элементарное самоуважение.

— Где уж мне! — огрызнулся ушастый. — Мой-то батя не из благородных, всю жизнь на приисках под Тобольском служит.

— Да уж слыхали, что там за прииски, — презрительно фыркнул Кудеяров. — Так и говори — надзиратель над каторжанами.

— Так и есть. И стыдиться тут нечего. Государева служба. Тоже важная по-своему. И вообще, благодаря ей, у бати есть возможность меня выучить и в люди вывести. И не только меня. Нас в семье пятеро, не считая девок.

Не найдясь, что ответить, Кудеяров лишь снова усмехнулся. А Трофимов, закончив ряд, снова сполоснул тряпку и продолжил:

— А по поводу дворян… Батя как-то историю рассказал. Очень она мне запомнилась. Рассказать?

Он обвел нас взглядом. Я кивнул, Полиньяк тоже поддержал идею. Мы стояли чуть в стороне — свой участок мы уже убрали, к тому же большая часть работы была взвалена не на нас, а на зачинщиков драки.

Аксаков безразлично пожал плечами.

— Так вот, — продолжил Трофимов, опираясь на швабру. — Каторжане на прииске разные бывают. И как-то раз прислали по этапу какого-то политического. Не то анархист, не то еще какой революционер. Из дворян. Не нефилим, конечно — тем-то законы обычные не писаны. Но какой-то граф, не меньше. Чистенький весь такой, спина ровная всегда, идёт — будто воду расплескать боится.

— Ну-ну. И чего дальше? — заинтересовано спросил Пушкарь. Да и остальные начали слушать внимательнее.

— И вот местные в первый же день начали гадать, а как же эта гордая птица будет осваиваться-то. Ну, ладно там нары, баланда тюремная и прочее — к этому он уже должен был привыкнуть немного. Не сразу же его из тёплой постельки туда вытащили. Но, к примеру, сортир там был общий, один на весь барак, в котором под сотню душ наберётся. И, уж можете представить, как он был засран, уж простите за подробности. Туда даже просто войти-то было страшно, и смрад такой стоял, что с ног сшибал.

Аксаков картинно поморщился, всем видом показывая, что ничего другого и не ожидал. Дружки же Кудеярова заржали, подбадривая рассказчика.

— Ну, в общем, всем отрядом караулили, когда же граф по нужде-то пойдёт. Вот, мол, умора-то будет. И после ужина, смотрят — навострил он лыжи. Подходит он, значит, к сортиру этому, открывает двери…

Трофимов сделал театральную паузу, чтобы немного помариновать слушателей. Тут уже и сам Аксаков не