– Кто это, повелитель мира? – спросил понтиец.

– Не в наших обычаях, чтобы женщины пировали с мужчинами, – сказал Митрадат. – Мы считаем это отступлением от древней и более мужественной жизни. – Это намеренная стрела во Флавия, подумал Эодан. – Но никто из вас не посчитает оскорблением присутствие царицы; и философы уверяют нас, что царственность – дело духа, а не рождения.

– Но великий царь показывает, что когда дух и рождение объединяются, возникает почти божественность, – с привычной готовностью сказал один из офицеров.

– Поэтому я с удовольствием представляю вам подлинную Аталанту [Аталанта – героиня древнегреческой мифологии, прославленная красотой и искусством стрельбы из лука. – Прим. пер.] – или принцессу амазонок – или даже саму Афину, такую же мудрую, как доблестную. Пусть войдет Фрина из Эллады.

Она вошла из внутренней двери в сопровождении гофмейстера. Одежда ее была ослепительна: длинное блестящее платье и развевающаяся шелковая накидка; волосы, горло и руки – в варварском сиянии украшений. Эодану было мучительно, что она может выглядеть такой несчастной. Она вошла с опущенными глазами и простерлась перед царем.

– Нет, встань, встань! – прогремел Митрадат. – Царь хочет, чтобы ты разделила с ним место.

Эодан услышал скрытный смешок в конце стола. Кровь ударила ему в голову; какое право имеет какой-то азиат смеяться над гречанкой? Он поискал взглядом этого человека, чтобы потом разобраться с ним. И когда снова посмотрел, Фрина заняла место рядом с царем.

– Знайте же, – сказал правитель по-гречески, – что она потратила все свои средства и рисковала жизнью, свободой и честью, чтобы приехать сюда из Синопа и вступиться за своих товарищей. А до этого она делила с ними опасности бегства из Рима и битвы на море – и она настолько образована, что может учить детей вельмож. Поэтому я говорю, что в этой прекрасной груди царское сердце, и мы должны оказать ей царские почести. Выпей, Фрина!

Он взял свою большую серебряную чашу и своими руками подал Фрине. Вдоль всего стола послышались негромкие завистливые возгласы.

Фрина приподняла свою благопристойную вуаль, чтобы поднести чашу к губам.

– Ха, ха! – закричал Митрадат. – Видите, она еще и прекрасна! Пусть начинается пир!

Это был совсем не банкет по сравнению с последним пиром в Синопе: всего лишь жареный бык и несколько сортов дичи, нафаршированной рисом и оливками. Не было акробатов или обученных танцовщиц, молодые галлы оказали опасный танец с мечами, и фригийский волшебник демонстрировал разные трюки, например, выпускал голубей из пустого ящика. Но Тьёрр радовался этому больше чем всему, что видел раньше; он так хохотал, что даже Флавий слегка улыбнулся. Эодан едва замечал, что происходит у него перед глазами и между зубами; все его внимания поглощал римлянин.

Когда наконец кончили есть, наступило выжидательное молчание. Митрадат наклонился к Флавию.

– Рассказ о твоих приключениях был сегодня невежливо короток, – сказал он с улыбкой. – Теперь мы ходим послушать его полней. Ты должен быть необычным человеком, если угрожаешь кимвру.

– Твое величество льстит мне, – ответил Флавий. – Я самый обычный римлянин.

– Тогда ты льстишь своему государству. Хотя сам его унизил, сказав, что один человек может быть для него такой опасностью.

– Нашему государству угрожала бы величайшая опасность, если бы мы были так несчастны, что потеряли твою добрую волю.

– Ха! Никто не скажет, что у вас плохие придворные! Твои комплименты почти столь же хороши, как та речь, в которой ты излагал свой блеф. – Митрадат осушил свою чашу, поставил ее, и раб тут же снова ее наполнил. Царь перевел взгляд от Флавия на Эодана и Тьёрра, потом снова вернулся к Фрине. – Несомненно, здесь есть какая-то цель. Не часто жизни так переплетаются. Я должен быть осторожен и принять решение, соответствующее воле Самого Великого.

Эодан сел.

– Мой повелитель, – нервно сказал он, – дай нам обоим оружие и увидишь, кому благоприятствует небо!

Мирадат задумчиво ответил:

– Я слышал, Эодан, как ты говорил, что боги тебя не любят.

– На этот раз он говорит правду, – твое величество, было бы нечестиво, если бы я… позволил ему жить.

– Хочешь встретиться с ним в поединке? – спросил Митрадат.

– Это неотесанный германский обычай, – сказал Флавий. – Он недостоин цивилизованного человека.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Что ж… я сражусь с ним, твое величество, если нет способа получше.

Эодан вскочил на ноги.

– Немедленно! – крикнул он.

– Дайте мне мой молот, и я позабочусь о его сопровождающих! – сказал Тьёрр.

Фрина села на ложе.

– Нет! – сказала она.

– Назад! – воскликнул Митрадат. Лицо его раскраснелось от вина; он тремя глотками осушил вторую чашу. – Назад, ложитесь. Я этого не потреплю! Вы оба мои гости!

В комнате стало тихо, слышались только треск огня и тяжелое дыхание людей за столом. Снаружи под стенами выл ветер.

– Этого не должно быть, – сказал наконец царь. – Я тоже цивилизованный человек. Пусть мир знает, что я не варвар. Мы решим этот спор в соответствии с разумом и принципами. Слушайте меня и повинуйтесь!

– Царь сказал, – пронесся шепот вдоль длинного стола.

– Эти люди просили у меня убежища, – сказал царь, – и оно было им пожаловано. Они под моей защитой.

– Гостеприимство его величества известно всему миру, – сказал Флавий. – Но гость не может оставаться вечно. Отпусти их из своего присутствия, великий повелитель, и я буду ждать их за твоей границей.

– Ты не дал мне причину для того, чтобы отослать их, – сказал ему Митрадат.

– Твое величество, – сказал серьезно Флавий, – я обвинил их в мятеже, убийстве, воровстве и пиратстве. Они враги самой цивилизации, и Римское государство уверено, что все цивилизованные люди признают это. Позволь рассказать тебе одну историю.

Оставаясь у галлов, кимвры по их просьбе послали посольство в Рим. Их условия, конечно, не были приняты – разве мы могли впустить диких людей в свои границы? – но им показали город. Слышал ли царь, что показалось им самым интересным? Кормушки ломовых лошадей! Я говорю правду. Они не могли отвести глаз и смеялись, как дети. Им также показали греческую статую, которая называется «Пастух»; царь, несомненно, слышал об этом одном из величайших наших сокровищ – изображение старика со всей трагедией и достоинствами возраста. Они удивились, кому понадобилось изображать старого, совершенно бесполезного раба!

Флавий наклонился вперед, жестикулируя; его ораторский тон заполнил зал богатством и теплом.

– Великий царь, за нашими государствами – варвары, воющие племена без законов и знаний. Мы с волнением следили за твоими подвигами, когда ты разбил скифов; тем самым ты послужил Риму, твое величество, как Рим послужил Понту на Рудианской равнине. У нас разные