Мне удалось дотронуться до щеки – вступила резкая боль.

– Это Роув ударил тебя, – услужливо подсказал брат.

– Он… – Я не смогла возразить, так как сознание снова затуманилось. За его спиной на старом металлическом стуле лежала моя сумка. Я внимательно посмотрела ему в лицо: свет фонарика выхватывал из темноты черты его лица, но глаза оставались в тени, как две темные лужи. Провалы темноты. Я никак не могла определить их выражение. А может, его там и не было.

– Это мамина палата? – услышала я свой голос будто со стороны.

– Мама здесь никогда не была, – раздалось в ответ как с другой планеты.

– Чья-то еще палата? – Мой язык заплетался. Казалось, я нахожусь где-то не здесь, где-то высоко на книжной полке, откуда меня нельзя достать. – Колли?

– Ну, малыш, – вздохнул брат. – Кто ж знает.

– Они убили себя, – проговорила я невнятно. – Или кто-то убил их. Точно не знаю…

Из черноты снова донесся вздох.

– Но как это случилось, как?

– Ну, малыш. – Он надавил мне на подбородок, так что мои губы плотно сжались, и зубы стиснулись. – Послушай. Сейчас важно только то, что мы с тобой вместе. Мы – семья. И что бы ни произошло там с мамой или Колли, неважно. Сейчас речь только о нас.

Да, он прав. Мама умерла, отец тоже был при смерти. В конце концов останемся только мы с ним. Он послал Роува за мной, чтобы мы воссоединились. Где-то на задворках сознания мелькала мысль, что он все это устроил, чтобы засадить меня под замок. Но сейчас, когда боль пульсировала в челюсти, а в желудке перекатывались волны, мне было все равно.

Он снова начал гладить меня по голове, и я закрыла глаза: мама обычно гладила меня так, тогда и я чувствовала себя в безопасности. Я глубоко и спокойно вздохнула. Уинн – родной брат, он старше и умнее. Может, и правда стоит довериться ему, пусть позаботится обо мне. А я пока могу вздремнуть.

– Ты никогда не рассказывала мне, что произошло. – Звук его голоса удивил меня: я и забыла, что гладящие меня пальцы кому-то принадлежат. Тут вдруг они перестали гладить. – С мамой. В ту ночь, когда она умерла.

Я вспомнила маму в ее золотистом платье. Желтый луч луны освещает поляну.

– Я не могу…

– Попытайся. – Его голос был таким размеренным, таким спокойным. – Я имею право знать.

Мне пять лет, я лежу на кровати под белым балдахином. Уинну девять, он спит в другом конце коридора, а я никак не могу уснуть.

Потом вдруг вижу, что мама стоит рядом с кроватью. Она еще не переоделась с праздника, поэтому она наклоняется ко мне в своем золотом платье, и платье поблескивает в темноте. И я вдыхаю ее запах – пахнет жимолостью, кремом для рук и еще чем-то горьким и острым, и она шепчет:

– Тея, крошка, вставай.

Я встаю, надеваю голубой свитер, и мы вместе на цыпочках выходим из дома. Так необычно и волнующе, будто мы играем в ночные прятки. Интересно, где Глупыш. Обычно он никогда не упускает возможности пробежаться по лесу; мама, наверное, заперла его в прачечной.

Мы проходим по холодной пружинящей траве вдоль кромки леса, потом углубляемся в чащу дубов и сосен по тропинке, усыпанной соломой. Мы держимся за руки, и, пока идем по тропинке, мама делает наш тайный знак – три пожатия, «я тебя люблю».

Наконец мы пришли на полянку. Я никогда не бывала тут ночью, не видела в темноте этого окруженного деревьями травяного круга. Сейчас он казался волшебным. У меня тут секретный домик под раскидистыми ветками старой магнолии, о нем даже Уинн не знает, и я прикидываю, отыскала ли его мама. Может, она сердится и сейчас заставит меня разбирать его.

Она говорит мне встать на колени, потом опускается на них. Я закрываю глаза и складываю ладони, потому что видела, как это делают девочки в школе. Мы не ходим в церковь, хоть я и просила сто раз, но я знаю, как нужно молиться.

Она начинает петь псалом. Раньше я уже слышала, как она его поет, – обычно она молится, когда готовит или складывает постиранное белье, но в этот раз все как-то чуднее, чем обычно, как-то жутковато. Волосы у меня на голове шевелятся. Приоткрыв глаза, я смотрю на маму: она дрожит всем телом. Она тоже открывает глаза, перехватывает мой взгляд. Теперь от возбуждения у меня покалывает все тело, начиная с кончиков пальцев.

– Не знаю, что со мной, малыш, – говорит мама. – Может, из-за таблеток, может, из-за болезни. А может, и еще что-то. Точно не знаю. Все как-то поменялось.

Мама опускается на четвереньки, и я слышу, что она дышит со свистом; я так дышала, когда Уинн ударил меня в живот бейсбольной битой. Я тоже встаю на четвереньки – мне хочется ей подражать. Точно в странной ночной игре.

Мама вся вспотела, тяжело дышит, и мне кажется, ее вот-вот вырвет. Или она умрет. Она велит мне найти коробку, которую спрятала в моем домике под деревом. Это старая коробка с красной птицей на крышке, она накрепко замотана пожелтевшей упаковочной лентой. Я приношу ей коробку, и мама разрывает ленту и поднимает крышку.

Внутри только старая заколка для волос, несколько листков бумаги, несколько наконечников от стрел и оранжевый пузырек с таблетками. Из-за ворота платья мама достает еще один точно такой же пузырек, только пустой. Кладет его в коробку, а полный вынимает и трясет передо мной:

– Видишь, Тея?

Я киваю.

– Принимай это, когда подрастешь. Когда тебе исполнится тридцать. Это поможет.

Я снова киваю, хоть мне и ничего не понятно.

– Малыш, послушай. Хочу рассказать тебе кое-что.

Я расправляю плечи – я умею и люблю слушать.

– Есть некая женщина, она очень необычная. Моя мама называла ее «жимолостница».

При этих словах воздух вокруг как-то меняется, становится будто волшебным, появляется сладковатый запах. Звезды будто поворачиваются к нам лицом. Лес вокруг поляны затихает.

– Мама рассказывала мне о ней, когда я была маленькой, как ты. Говорила, что она мудрая, что понимает жизнь.

– Как это – «понимает жизнь»?

Мамин взгляд теплеет.

– Она знает все, что тебе нужно, чтобы вырасти сильной, чтобы уметь защитить себя.

Я жду продолжения. Как будто мне рассказывают сказку.

– Принимай лекарства и жди, пока она придет. Она найдет тебя. Надеюсь. Но если нет, найди ее сама. Ты слышишь меня? Обязательно найди ее, малыш.

Я хочу спросить почему, зачем мне искать эту женщину, хочу, чтобы мама объяснила все как следует, и я бы поняла. Но я привыкла делать что велят, не рассуждая, поэтому молчу. Вижу, как мама кладет таблетки обратно в коробку и закрывает ее. Как подталкивает ее ко мне.