– Думали в город войти? – спросил его Волков.

– Да, именно так и думали, – отвечал полковник. – Кленк аж мечтал о том, говорил, что попросится идти первой колонной, говорил, что сам своих людей поведет. И мои люди готовились.

Волков нашел глазами Дорфуса и, указывая на него ножом, спросил:

– Вы, капитан… вы тоже за штурм?

– Признаться, да, господин генерал, – отвечал ему Дорфус. – Столько пройти, столько побед одержать, чтобы вот тут, у самых ворот их города, пойти отступить?

– Вот именно! – воскликнул Роха. – Если снова свара затеется, так получится ли второй раз такое? Сможем ли к их стенам подойти, как сегодня?

Кажется, он выражал мнение большинства офицеров. Волков немного помолчал, а потом снова спросил:

– Вы, Дорфус, все знаете, я из ваших знаний силу черпаю, так ответьте, каков сейчас гарнизон в городе?

Молодой капитан штаба сразу не ответил, стал прикидывать и лишь потом заговорил:

– Наверное мне то неизвестно. Думаю, человек пять сотен или больше, но не более тысячи.

– А сколько горожан имеют оружие и доспех и сколько из них в деле до сего дня бывали?

– Это тем более мне неизвестно.

– Может, пять сотен, а может, и еще тысяча, – продолжал генерал. – И я не хочу узнать сие. Я уже входил в один город, так входил, что потом не знал, как из него выйти. Так я еще хоть вышел, а многие из моих товарищей так на улицах того города и остались. Я не хочу в четырех днях пути от главного нашего лагеря потерпеть поражение при штурме. Как вы не понимаете, случись что, потеряй мы людей в городе, так враг приободрится, снова начнет силы собирать. Нет, уж слишком велик риск. И я Бога молил, чтобы они пошли на мои условия и решили войну заканчивать.

– Бога молил? – Роха хмыкнул, и усмешка его была неподобающа для разговора со старшим офицером. – Надо было Бога молить, чтобы победу при штурме даровал. Надо было рисковать. А если горожане уперлись бы, так подпалили бы город, сами же вы, господин генерал, велели фашины для поджога готовить, вон горы их лежат.

– Рисковать нужно, когда на то причина есть, а тут враг сам на все наши условия идет. А вам, майор Роха, риск не для чести, не для победы нужен, а для грабежа.

– А может, и так, что же плохого в честном грабеже? То дело солдатское вечное. На то мы и живем.

– Угомонитесь уже, хватит, вы в Милликоне столько взяли, что целый день потом награбленное баржами вывозили и за день едва управились, – урезонивал своего офицера генерал.

– Так всего того, что взяло все войско за всю кампанию, будет меньше, чем вы, господин генерал, взяли откупов с городов! – резко говорил Роха. – Ваши сундуки с серебром и золотом уже на трех телегах не укладываются.

– Все ли так думают?! – Волков вскочил.

– Да, все, все, господин генерал, оттого вы и хотите мира, что вам уже достаточно, вы за богатство свое и волнуетесь, из-за него и рисковать не хотите. Зачем же теперь вам рисковать, теперь у вас взятого с избытком, – продолжал Роха, уже на крик перешел в запале. – А нам, может, тоже серебро надобно. – Едва не вскочил, уже пальцами за край стола схватился. Но одумался, заткнулся наконец.

Генерал же все выслушал с каменным лицом, ничего майору не ответив. Повара и слуги замерли: ой, что будет! Молодые господа, которые сидели в конце стола, выглядывали, ожидая чего-то. Но никто из них не произносил ни слова. Остальные же старшие офицеры тоже молчали, отводили глаза. Хоть ничего и не говорили, но видно было, что с Рохой они согласны. И главное, что полковник Брюнхвальд, сидевший, согласно званию своему, прямо по правую руку генерала, тоже молчал. Смотрел себе в тарелку и молчал, не одернул горлопана Роху, не встал и ничего не сказал в поддержку генерала. Словно не было за столом дерзостей и криков.

Генерал со злости швырнул салфетку на стол, встал резко и сказал строго:

– Как доедите, господа офицеры, так ступайте к своим ротам. Утром снимаем лагерь. – И пошел в свой шатер и злой, и голодный.

Глава 25

Пленных отпустили, когда полдень уже давно минул, когда пушки уже перетянули на северный берег реки и последние охранники пленных под командованием капитана Рене тоже перешли реку. Волков к тому времени был уже в миле к северу от города. Ехал со своим выездом почти в голове уходящей к Висликофену колонны. Он все еще находился не в духе после вчерашнего разговора с офицерами. Признаться, он, ко всему прочему, был не только зол, но и удивлен. И злился он, как это ни странно, как раз не на Кленка, который больше всех, оказывается, ратовал за продолжение войны. И даже не на Роху, который говорил с ним с неподобающей дерзостью. Злился он на Карла Брюнхвальда. На человека, с которым он неожиданно для себя сблизился и который стал тем, обществом которого Волков никогда не тяготился. Кленк – ландскнехт, пес войны, с него взять нечего, у него каждый год новый наниматель, Волков ему не друг и не родственник. У Кленка семья – это его люди, его баталия, он только из их интересов и исходит. И с Рохи спрос невелик, всегда, во все времена, что Волков его знал, характер у майора был дурной. Прост и незатейлив, как тесак. Он как пьяный: что у него на уме, то и на языке, – хотя мнит он себя хитрецом. Но был он скорее храбрецом, чем хитрецом. Хотя с мушкетами и угадал, но то повезло ему скорее. На него злиться – что злиться на топор, которым сам себе по ноге попал. А вот Карл… Тут все иначе. Кем он был раньше, до встречи с Волковым? Нищий, бездомный, брошенный своей семьей офицеришка, смешно сказать, седеющий ротмистр, командир трех десятков таких же стареющих солдат. А теперь? Полковник! Землю получил. Мало, но все-таки есть. Почет, открытые двери в доме, за его интересы хлопотал не меньше, чем за свои. И он вдруг не поддержал его, когда должен был. Он в войске второй человек по званию. Конечно, сам он ничего не говорил, дерзость не проявлял. Но почему не встал на его сторону, Волков не понимал. Деньги – вот причина? Грабеж? Скорее всего.

Сам генерал помнил, как, будучи еще солдатом, состоял в плохих, сколоченных из разных людей корпорациях, где старшины не имели достаточного