Он полагал, что для него будет бесславием, если он, после многих трудов и потери нескольких отрядов войска, не успеет взять одну крепость, и притом такую, которая недавно еще платила дань римлянам, и что он даст притон в своих владениях тысячам разбойников, если оставит за сицилийцами Керкиру, которая в таком случае будет безопасным убежищем для их триер и сделается военным арсеналом против римлян. Итак, он решился ждать, потому что не оставалось никакой надежды на что-нибудь другое, более лестное; а между тем долговременность осады, думал он, побудит начальников гарнизона сдать ему крепость и вверить самих себя. И не обманулся он в своем ожидании, не ошибся в расчете. По прошествии нескольких дней неприятели действительно отправляют к нему послов и просят, чтобы им дозволено было выйти из крепости с оружием и со всем прочим, что при них было. Они решились на это, потому что увидели, что царь не дозволит им оставаться тут и что они напрасно питали себя лестными надеждами, ежечасно ожидая помощи от короля, а вместе с тем и потому, что между ними стал мало-помалу появляться голод. К этому в особенности побуждал их кастеллан Феодор, главный начальник гарнизона, человек, не столько любивший кровь, сколько стадо Христово, предпочитавший мир вражде и расположенный к римлянам, как это доказал впоследствии. Царь, с радостью выслушав об этом предложении, тотчас же хотел видеть и его исполнение. Но прежде чем дал благоприятный ответ, представил из себя человека жестокого и страшно грозил неприятелям, если не исполнят того, чтó обещает посольство. Когда же, наконец, они вышли из крепости – а вышли они не все вместе, но небольшими отрядами, когда наперед вышедшие удостоверили собой остававшихся, что царь не горд и ничего особенного против них не замышляет, но принимает их благосклонно, – он обошелся с ними очень ласково и приветливо и предоставил им полную свободу делать, что хотят и что сочтут полезным. Не в моих, говорил он, правилах, да я и не считаю делом царским и благородным прогонять желающих остаться или задерживать тех, которые хотят удалиться. Поэтому многие решились остаться при царе, и прежде всех кастеллан Феодор (что наталкивает историков на мысль о его измене. – Е.С.), а остальные возвратились в отечество – Сицилию.

Войдя в город и подивившись силе крепости, которую не было никакой возможности покорить оружием, царь оставил в ней весьма сильный гарнизон из германцев и затем, снявшись оттуда со всем войском, переправился в Авлон. Пробыв здесь довольно времени, он назначил поход в Сицилию, полагая, что спокоен только тот, кто сражается, что война служит залогом мира и что счастливы только те города, которые защищаются не стенами, а мечами. Люди, говорил он, избегающие войны ради мира, не замечают, что через то наживают себе больше врагов, которые тогда родятся точно на плодоносной земле, что они ослабляют свое царство и никогда не наслаждаются прочным миром. Но «суетны, – говорит Давид, – помышления людей, и неверны расчеты их, а совет Господен тверд и неизменен, и никто не может противиться ему». Так и Мануил, когда направил свой путь в Сицилию и пристал к острову, так называемому Аиронисию, остановлен был в своем предприятии сильными ветрами и страшной бурей, взволновавшей море и сопровождавшейся грозными раскатами грома и необыкновенно сильным и ужасающим сверканием молнии. И когда он в другой раз пустился в путь и спешил переправой, море опять не лежало спокойно под его кораблями, но стало кипеть и сильно волноваться. От поднявшихся противных ветров суда рассеялись при наступившем глубоком мраке и едва лишь некоторые пристали к твердой земле, так что и сам царь с трудом избежал опасности, а все прочие разметаны были в разные стороны и сделались добычей волн. Тогда царь отказался от намерения лично идти в Сицилию, так как этот поход был для него несчастен, и, выступив из Авлона с бывшими при нем силами, прибыл в Пелагонию. Устроив здесь дела, как ему казалось, лучше, он решил обратить свои силы против сербов». Воспользовавшись этим, Георгий Антиохийский с флотом из 40 кораблей напал на сам Константинополь, разорив виллы по его окрестностям и обстреляв императорский дворец.

Мануил и Конрад при папской поддержке вновь готовились напасть на Сицилию, однако смерть короля Конрада отложила предприятие, и война Византии с Сицилией возобновилась уже после смерти Роджера II, при его сыне Вильгельме Злом (1126–1166 гг., правил с 1154 г.). Мануил же долго помнил понесенное от венецианцев «Керкирское оскорбление», как охарактеризовал его Хониат, и не упускал случая отомстить им (вспомнить хотя бы 1171 г., знаменитый арестом всех венецианцев на территории Византии, конфискацией их имущества и погромом в Константинополе, и последовавшую затем Венецианскую войну 1171–1179 гг.). Кстати, и корфиотские «голые» были жестоко наказаны и «потеряли всякий вид свободы», как писал Никита Хониат, а вся площадь острова была разделена Мануилом между сохранившими ему верность керкирскими аристократами.

Есть смутная информация о том, что Мануил, чья личная храбрость в бою засвидетельствована многими источниками, при осаде одной из крепостей Корфу (называется обычно Ангелокастро) был ранен снарядом из катапульты, но остался жив. Не привести ее, пожалуй, нельзя, хотя есть смущающие моменты, однако каждое «против» уравновешивается своим «за». Во-первых, об этом молчит Хониат, вообще весьма красноречивый, как убедился читатель. Но, может, византийский официоз не допускал известие о ранении василевса? Во-вторых, возведение Ангелокастро обычно относят к XIII веку, когда Корфу владел Эпирский деспотат. Однако при этом признается, что прямых известий об этом нет; зато, как правило, фортификационные постройки византийцев редко возникали на пустом месте, но обычно на основах греко-римских укреплений, так что возраст Ангелокастро может быть весьма почтенным. Хониат молчит об осаде Ангелокастро – но что делали византийско-венецианские войска на Корфу почти год? Один вопрос остается нерешенным – очевидно, весьма маловероятно получить снаряд из катапульты и при этом остаться живым и не покалеченным. Может, все же Мануила перепутали со смертельно раненным (выпущенным как раз из осадного орудия камнем) полководцем Контостефаном? Скорее всего.

Южно-итальянские норманны вернулись в Византию (и в том числе на Корфу) летом 1185 г. по указанию короля Вильгельма II Доброго (1153–1189 гг., правил с 1166 г.). Морские силы вели Танкред ди Лечче (ок. 1340–1194 гг., король Сицилии с 1190 г.) и, возможно, Маргарито из Бриндизи (ок. 1149–1197, выдающийся норманно-сицилийский адмирал, получивший за разгром сарацин в Святой земле прозвище от крестоносцев «Новый Нептун»; умер в немецком плену, однако основал династию, правившую Кефалонией, Занте и Итакой до 1338 г.), сухопутные – Ричард д’Ачерра (казнен немцами в 1196 г.) и Балдуин. Можно сказать, что уже, как обычно, были взяты Корфу и Диррахий; новым актом явилось взятие и жестокое разорение Фессалоник. Войско норманнов уже продвигалось к Константинополю.