на берег ручья, они повалились спать. Даже не выставив часового – в эту ночь у них врагов в ущелье не осталось. Раненого не трогали, потому что рана была смертельной. Глядя почерневшими глазами в небо, тот давился кровью. Вскоре он затих.

Только Мадий не мог уснуть.

Он сидел у костра, изредка поглядывая на спящих как попало кушан. Проводник думал о бренности жизни и незавидной судьбе воина, которого рано или поздно ждет смерть. Только что ассакены спокойно отдыхали, и вот они уже свалены в безжизненную окровавленную кучу. А победители спят теперь на том же самом месте и так же безмятежно, но кто знает, что произойдет с ними в следующее мгновение.

Оракзай подбросил в костер ветки, вполголоса напевая песню, древнюю, как окружающие горы.

3

Полуденное солнце жгло так немилосердно, что даже халат не защищал от зноя. Сидя рядом с арбузами, халдей пребывал в ленивом оцепенении. Ему казалось, что на спину положили раскаленную плиту, но сменить позу, чтобы избавиться от нее, не было сил. Он начал клевать носом.

«Зря я выпил хашешу на солнцепеке», – запоздало мелькнула трезвая мысль.

Вдруг его затуманивающийся взгляд упал на женские ноги в сандалиях. Изящные бавкиды[150] из мягкой шафрановой кожи, выкрашенные оранжевой хенной ногти, золотые цепочки на лодыжках – ничего особенного, всего лишь праздношатающаяся эллинка из знати.

Тогда он сделал вид, что спит, чтобы случайная покупательница отстала. Но сандалии не двигались. И тут халдей почувствовал: спину жечь перестало, зато пахнуло странной прохладой, как из сырого гнилостного подземелья. Одновременно с кладбищенским сквозняком накатила необъяснимая тревога: тягучая, черная, словно глубоко внутри кто-то с надрывом, противно и жалостно заныл: «Аааааа…!»

Сон как рукой сняло.

Халдей поднял глаза и обомлел, увидев знакомое лицо: кокетливо вздернутый носик, огненно-рыжие волосы выбиваются из-под эфестрии[151], ярко-синие глаза смотрят безжалостно и презрительно. Лилит!

– Иди за мной, Дижман, – коротко бросила рыжеволосая.

Развернувшись, она грациозной походкой двинулась к выходу. Со стороны могло показаться, будто идет красивая молодая гречанка. Но халдей знал, что за обманчивой внешностью скрывается страшный, кровожадный суккуб.

Он, словно зачарованный, брел за бесовкой. Выйдя из шахристана, Лилит заторопилась через рабад, а за крепостной стеной продолжала уходить все дальше от города. Так ни разу и не обернулась, словно была уверена, что жертва никуда не денется.

Вскоре показалось кладбище.

Над юдолью печали разносилось карканье ворон. Дижман скрипел зубами от бессильной ярости, глядя на покосившиеся, покрытые мхом плиты, вросшие в землю усыпальницы и обвитые плющом ротонды, но послушно плелся за рыжеволосой – как баран на закланье.

Она подошла к небольшому двухскатному склепу из крупных базальтовых блоков. С фриза уставились злые маски и стилизованные черепа. Толкнув скрипнувшую железом дверь, бесовка начала спускаться по засыпанным трухой и прошлогодними листьями ступеням.

Лестница закончилась площадкой, освещенной канделябрами. Дижман обреченно нырнул под арку и оказался в большом зале, который утопал в мертвенном бледном сиянии.

Свет двух или трех огарков железной люстры странным образом доставал до дальних стен, словно исходил не от лампы, а от неведомого мощного источника.

Пол покрывала шевелящаяся масса – крысы буравили гостя красными бусинками глаз. Они хищно принюхивались, подняв усатые морды с длинными передними резцами.

В центре зала находился дощатый подиум, куда с каменного пола поднимались широкие деревянные ступени – старые, полусгнившие, источенные короедом.

Серые клубы паутины затягивали кружевами углы, взбирались по стенам до потолка.

На головах каменных истуканов застыли совы, пугая немигающим взглядом желтых глаз.

Все в зале казалось ветхим: колонны, стены с пятнами плесени, статуи, да и сам подиум.

С потолочных балок головами вниз свисали мириады летучих мышей. По залу разносился шелест крыльев, топот маленьких лап и тонкий, монотонно гудящий звон. В лишенном притока свежего воздуха сыром подземелье за столетия скопился тяжелый смрад: пахло болотом, гнилью, смертью.

На подиуме за столом сидели двое: Лилит и человек в пурпурном тарбане из крученого виссона, конец которого спадал на лицо, оставляя открытыми лишь черные бездонные глаза. Расшитый золотыми нитями парчовый халат, брошь с крупным смарагдом, самоцветы на ножнах кинжала говорили о богатстве. Прямая спина и гордо посаженная голова – о знатном происхождении.

«Шахраб[152], нет, бери выше – мегистан[153], – пронзила халдея догадка. – Такие не знают жалости. Зачем я тут?»

Страх холодными липкими пальцами схватил его за горло.

– На колени, – бросила бесовка, ни к кому не обращаясь, но ноги гостя подкосились сами собой.

Крысы как по команде метнулись в стороны, освобождая место на каменных плитах. Голос прозвучал удивительно громко, отражаясь эхом под сводами. Летучие мыши запищали еще сильнее, задергали шеями. Дижману показалось, что сейчас голова треснет от их криков, и он схватился за нее руками, закрывая уши.

Постепенно писк затих.

– Почему так долго? – спросила Лилит.

– Что? – не понял халдей.

– Ты очень долго шел сюда из Аравии.

– Не мог быстрее. Как? Без денег, хромой…

– От тебя никакого прока, – голос бесовки стал резким и злым. – Может, просто скормить тебя крысам?

Сердце рухнуло в пятки. Он молча ждал приговора, казалось – время остановилось и никогда не потечет вновь. Крысиное море окружало его, словно остров. Кровожадные грызуны ждали приказа, чтобы наброситься.

– Иври уже здесь, – после паузы продолжила Лилит. – Старик передал ему древний кодекс… Теперь он знает, что и где искать.

– Золото? – спросил Дижман, догадавшись, что речь идет о сокровище. – Зачем оно тебе?

– Ты не понимаешь, – по подземелью зловещими волнами прокатился голос мегистана, низкий и хриплый. – Он получит то, что должно принадлежать мне… Посох Моше! – Тот самый? – в голосе халдея прозвучало неподдельное удивление, словно он не верил тому, что только что услышал.

Неужели речь идет о посохе легендарного пророка?

– Да, – снова прогремел голос.

– Как твое имя, почтенный? Я должен обращаться к тебе с подобающим уважением, – просипел халдей, но тут же пожалел, что открыл рот.

Тревожно заухали совы. Разом сорвавшись с места, летучие мыши заметались под сводами подземелья. Они били Дижмана холодными перепончатыми крыльями, разевали пасти у самого лица и наполняли склеп невыносимым шумом и писком.

Халдей в ужасе закрылся руками, ему казалось, что сейчас эта мерзкая зубастая стая набросится на него, накроет ковром из клыков и острых когтей, а затем разорвет на части. Наконец твари успокоились, снова повиснув на балках.

– Меня называют Князем тьмы, Сатаной, Ахриманом, Велиалом, Азазелем, Самиазой, Вельзевулом, Самаэлем, Мастемой… – мрачным эхом разнеслось по залу.

Сатана! Дижмана сковал ужас, он понял, что живым уйти из подземелья