Створка ворот отъехала в сторону, но не для того, чтобы его впустить, – оттуда вышел мужчина в форме ЧОПа, бесцеремонно подтолкнул Костю плечом.

– Вам что сказано? Никого не ждут.

– Да я тут был тысячу раз, – возмущался Костя, – мне к Игорю Андреевичу!

– Его нет дома.

– Как это нет – я же вижу, у него гости. Скажите, приехал Садовничий, по важному делу.

– Нет у вас тут никаких дел, – охранник гнул свое.

Костя попытался нырнуть ему за спину и прорваться в ворота, но тот выставил руку, твердую, как камень.

– Слушай, мужик, ехал бы ты домой подобру-поздорову, а? – сказал он, дохнув на Костю табачной вонью. – Сказано же – тебя не ждали.

Костя в пьяной уверенности попер на него, набычившись и бормоча угрозы, охранник легонько его оттолкнул, и Костя полетел на гравий. Приземлился неудачно – проехался щекой и плечом по колючей гравийной крошке, расцарапался до крови. Охранник заботливо его поднял, поставил на ноги.

– Ну что, теперь понял? Давай-ка вали.

От неожиданности Костя даже слегка протрезвел, провел по лицу ладонью и увидел кровь. Охнул, закопался по карманам в поисках платка. Охранник тем временем вернулся в свою будку возле входа, ворота сомкнулись, и Костя остался перед ними один.

На этот раз такси пришлось ждать дольше, и он успел прогуляться по Крекшину, темному и неприветливому – для непрошенных гостей. В Москве он остановился в гостинице, и велел везти себя туда. По дороге попросил притормозить возле аптеки, купил хлоргексидин. У себя в номере встал перед зеркалом и понял, что ущерб не так уж и велик: пара царапин. Обработал их, чтобы не воспалились, постоял под душем. Выпил большую бутылку минеральной воды из мини-бара, уже собирался лечь спать, но зазвонил внутренний телефон.

– К вам гостья, – сказал портье.

– Кто? – удивился Костя.

– Софья Кауфман.

– Впустите, – со вздохом ответил он.

Соня тихонько постучала в дверь, Костя открыл и встал на пороге.

– Можно войти?

Соня была в вечернем платье, бирюзовом с золотом, и у Кости промелькнула перед глазами Юдифь с картины Климта, которую он смотрел в Верой в Бельведере.

– Что тебе надо? – спросил он, морщась – голова уже начинала болеть, обещая назавтра серьезное похмелье.

Соня сделала вид, что не слышит вопроса: заохала, ощупывая Костино лицо:

– Больно? Очень? Ты чем-нибудь промыл?

Костя убрал от себя ее руки, отступил в номер, и Соня вошла за ним.

– Зачем ты пришла? – повторил он настойчиво. – Я все знаю. Могла не утруждаться.

Соня встала, опираясь спиной о стену; тонкая лямка платья упала с одного плеча.

– Я там была, – призналась она. – У Андреича, когда ты приезжал.

– И что?

– Захотелось тебя увидеть.

– Увидела. Что дальше?

Соня опустила глаза.

– Я хотела попросить прощения. – Ее голос стал хриплым, как будто слова давались Соне с трудом. – Тебя все это не должно было коснуться. Так случайно вышло.

– Случайно? Ославили, значит, на весь мир, выставили мошенником, каким-то казнокрадом, а ты говоришь, случайно? Почему ты молчала на суде?

Соня взмахнула рукой – словно перерубая невидимый канат:

– Мне Игорь Андреевич поставил условие! Если я не стану о нем упоминать, он сделает так, чтобы дело закрыли.

– А то, что на мне пятно останется на всю жизнь, это ерунда, конечно!

– Ты бы предпочел пожертвовать Гуляевым? Да ты хоть понимаешь, что нас с тобой обоих сожрали бы с потрохами? А он все равно бы вывернулся! И что мне оставалось делать? Вот ты – ты бы как на моем месте поступил?

Костя смерил Соню взглядом – уже не гневным, скорее, презрительным.

– В деревню бы уехал. В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов. Иди домой, Соня. Я пьяный и спать хочу.

Она сделала шаг ему навстречу, положила тонкие пальцы Косте на грудь.

– Ну прости, – прошептала, наклоняясь к его лицу, – я виновата.

Соня так откровенно напрашивалась на поцелуй, что Костя едва не рассмеялся. Она серьезно надеется сейчас уложить его в постель? После всего, что было?

Он осторожным жестом убрал ее руку:

– Соня, уйди.

– Ты меня не проводишь? – сделала она последнюю попытку.

– Не-а. Тебе тут близко, пешочком пять минут.

Костя развернул ее, легонько подтолкнул в спину. Соня оказалась в коридоре, и он захлопнул за ней дверь. Постоял, упираясь ладонью в стену и наклонив голову, потом, шатаясь, добрел до кровати и рухнул на одеяло лицом вниз.

Проснувшись с утра с головной болью и тошнотой, кое-как собрался и поехал в Третьяковскую галерею. Была у него одна идея, которую следовало проверить, и Костя, купив билет, прошел прямиком в зал Сомова на первом этаже. Под окном там нашелся стул – видимо, для смотрительницы, – но сейчас на нем никого не было, и Костя забрал стул себе. Поставил поближе к арлекину с дамой под радугой и уселся, подперев ладонью подбородок. Долго вглядывался в картину, что-то крутил у себя в голове. Внезапно его тронули за плечо: смотрительница вернулась и требовала свое место обратно.

– Знаете, – сказал ей Костя шепотом, – я маленький открытки собирал. Была такая серия: художественные галереи мира. И там мне попался вот этот самый Сомов.

Смотрительница кивнула, посмотрела на Костю уже снисходительнее, даже с интересом.

– Так вот, мне отец, когда поехал в Москву, репродукцию привез. Большую, по размеру картины. Она у меня до сих пор в комнате висит на стенке. Подвыцвела, правда, но узнать можно.

Смотрительница обвела взглядом зал: они были в нем с Костей вдвоем, основные толпы еще не нахлынули. Вспомнив Верину привычку, он пришел в музей пораньше, к открытию.

– Ладно, посидите пока, – ответила смотрительница таким же шепотом. – Я отойду.

– Спасибо! – улыбнулся Костя.

Ему хотелось продлить удивительный момент, который он сейчас переживал: несмотря на похмелье, на него нахлынуло острое осознание правильности того, что он делает. Связались нити, которые судьба подбрасывала ему в последнее время, все встало на свои места, и от этой ясности он впал в необыкновенное состояние, когда цвета казались яркими и прозрачными, мелкие детали обретали огромное значение, и зубчики каждой его внутренней шестеренки точно зацеплялись за соседнюю.

В подобии затяжного инсайта он соединил руки за головой, потом вытянул их вверх, словно антенну. Первая пара посетителей – отец с дочерью – покосилась в его сторону и бочком прошла мимо, к Кустодиеву. Костя наклонился вправо-влево, так и держа руки над собой, как будто делал гимнастику. Крепко зажмурил глаза, а когда