Будучи священником своей богини, я не раз углублял с ней связь, но там тоже отсутствовали какие-либо внешние проявления. Хотя, конечно, откуда мне знать? Ведь в это время я всегда спал.

— Понимаешь Ули, — серьёзно начала Незель, но тут же тонко захихикала, когда Кенира начала щекотать ей бока. — Я всегда… Алира, ну перестань, я серьёзно! Помнишь, что произошло в наш первый раз?

Я, вспомнив ту судьбоносную встречу в храме, расплылся в самодовольной улыбке.

— Да нет же, я вовсе не про это! — рассмеялась Незель. — Хотя да, мне тоже было очень хорошо. Сейчас я говорю о своём повелителе. Помнишь, что я тебе тогда говорила?

Мне не хотелось ни думать, ни вспоминать, я просто любовался ею и Кенирой, чувствуя себя самым счастливым мерзавцем двух миров.

— И всё же? — не отставала Незель.

— По поводу первых снов ты сказала, — напряг память я, — что мы с Кенирой так сильно любим друг друга, что когда она приняла твой облик, часть этой любви досталась и тебе. Ну а потом в храме мы не особо говорили, так как нашли занятие намного приятней.

— Тогда вы были вместе, ваша любовь пылала ярким костром. А я находилась рядом с вами, наслаждаясь теплом этого костра. Кое-что при этом было направлено и на меня. И даже в меня! Ты, Ули, любишь называть себя похотливым старикашкой, но похоть — тоже аспект Права моего бога. И в совокупности с любовью к Алире, часть которой досталась мне, этих чувств тогда оказалось достаточно, чтобы я словно пробила невидимый барьер.

— А теперь ты пробила ещё один барьер, — констатировала Кенира. — И намного более серьёзный.

— Верно, — кивнула жрица. — Я не могла и предположить, что наша с тобой штука, попытка разыграть Ули, приведёт к такому результату. И, честно говоря, я немного теряюсь в догадках, почему его поток любви был направлен на нас обоих одинаково сильно.

— О, это просто! — звонко засмеялась Кенира. — Мне действительно удалось отрезать Ули от изнанки сна, а он оказался достаточно деликатным, чтобы не отбирать контроль силой. Так что он на самом деле не знал, кто из нас двоих я!

— И кто из вас двоих был кем? — спросил я, пользуясь моментом.

— Это был… это был… это был секре-е-е-ет! — сказала Кенира и высунула язык.

— То есть выходит, что Улириш думал, что перед ним ты, а значит и выплеснул на меня всю свою любовь без остатка. Знаете, я могу к такому привыкнуть. Хочу к такому привыкнуть!

— Прости, Незель, но я действительно хотел бы, чтобы мои чувства к тебе… — начал я, но меня тут же перебила Кенира.

— Ули, просто заткнись! Конечно повторим! И будем повторять часто, да хоть каждую ночь.

— Алира права, — поддержала её Незель, — ты слишком склонен разводить трагедию без особых причин. Кенри, как ты там говорила?

— Что Ули — настоящая королева драмы, есть такое выражение у него на родине.

— Не у меня, а у американцев, — буркнул я немного обиженно.

— Как скажешь, — отмахнулась Незель. — Порой ты недооцениваешь себя так сильно, что это перестаёт быть милым, а становится неприятным. А мы, женщины, любим приятные вещи.

Кенира отобрала у меня бокал, наклонилась с кровати, и поставила на пол рядом со своим. Да, я иногда бываю тугодумом, но такой намёк мог бы понять даже полный тупица. Так что я подкатился под бок к Незель, заниматься более приятными вещами.

А потом, когда первые лучи Эритаада осветили гладь океана, мы все вместе вышли на террасу, любоваться рассветом, слушать шум утреннего прибоя и смотреть, как волны мерно разбиваются об риф, чтобы тут, на песчаном пляже, превратиться в мягкое спокойное колыхание, успокаивающее и навевающее на мысли о вечных вещах.

Ну а как только утро полностью вступило в свои права, я, сгорая от нетерпения, отправился испытывать Шванц, чтобы попытаться понять, удалась ли затея вообще, не просчитался ли я, будут ли божественные силы работать со столь странным артефактом, или же я обзавёлся максимально неудобной палкой, которой можно ткнуть в монстра, лишь подойдя вплотную.

В одних шортах я выбрался на берег, высматривая любое живое существо. Легче всего было, конечно же, выстрелить в кого-то из людей, но мне претила сама мысль стрелять в друзей или наводить оружие на живого человека, не сделавшего мне ничего плохого. Увидав у самого берега на небольшой глубине нечто, похожее на морского ежа, я радостно кинулся к нему и ткнул стволом Шванца, испытывая искреннее любопытство, жаждая и одновременно опасаясь результата. У меня не было боязни повредить артефакт солёной водой не только из-за внедрённой в него рутины самовосстановления, но и из-за структуры гидрофобности, которую я добавлял именно на случай, если одним из требуемых монстров окажется морской обитатель.

Результат вышел… ну, можно сказать интересным. Как только оружие коснулось ежа, как я ничего не почувствовал. Вот только это было очень активное «не почувствовал», не отсутствие ощущений, а ощущение отсутствия. Морской ёж, глупая безмолвная тварь, не обладал никакой магией, даже её зачатками, теперь я это не предполагал, а знал точно. Из этого можно было сделать вывод, что реликвия всё-таки работала, как минимум на расстоянии прямого контакта.

Чтобы проверить главное свойство, ради которого я приложил столько усилий, конструируя плетения и дорабатывая внутреннее строение винтовки, я принялся внимательно осматривать берег. В это время Кенира и Незель, прихватив с собой бокалы и бутылку, внимательно осматривали меня.

Наконец, я плюнул на осторожность, решив не беречь ресурс собственного разума, и вскинул оружие, прицеливаясь в одну из чаек, вернее, птиц, похожих на чаек, летающих где-то в полумиле от берега. Мой искусственный глаз видел птицу в самых мельчайших подробностях, так что я приложил к плечу Шванц, навёл ствол в нужную сторону, прикидывая баллистику пули и требуемое упреждение, пытаясь всё устроить так, чтобы максимально сократить время работы форсажа, а значит, и разрушение мозга.

Сначала я не понял, что же именно случилось. Просто определённый момент ощутил ничем не подкреплённую, но твёрдую уверенность, что если я выстрелю сейчас, то попаду. Ошарашенный, я замешкался, и чувство быстро пропало. С тех пор,