- Пожелал добра и удачи. Так только родне желают, - и странно покосился на меня. А я приоткрыл окошко и закурил. Видимо, за одни сутки северный воздух не успевал помочь никотинозависимым.

Погрузка, перелет и выгрузка прошли скучно. Ну, то есть было страшно грузиться и лететь на ржавом местами самолете, у которого в полете со свистом дуло из всех щелей, а их было много. И садиться на странную взлетно-посадочную полосу, прыгая, как кенгуру-эпилептик, было тоже страшно. Ощутить себя, дурачка с чемоданом, посреди той части глобуса, на которую до сих пор нет нормальных карт — тоже было страшно. Но виды, сперва из иллюминатора, а потом и просто вокруг, убивали любой страх. Это — картины вечности, а ей страх неведом. Только убогий барак аэропорта чуть выбивался из фабулы и на вечность вообще не тянул, но я и видел его недолго.

Мы сговорились с попутной машиной — УАЗ-буханка получал груз для детского садика и согласился довезти меня до поселка. Подскакивая на рваном сидении и придерживая двумя руками багаж, я улыбался. Я в Белогорье!

Да… Пердь, оказывается, была не в Якутске. Там ультрасовременный мегаполис по сравнению с тем, что я вижу вокруг. Двухэтажные обшарпанные дома под двускатными крышами, которые хочется назвать бараками. Корявые редкие кустики. Деревянные черные столбы с фарфоровыми изоляторами наверху. Асфальта нет вообще никакого, ни нового, ни старого — дороги в лучшем случае засыпаны каким-то шлаком. За оградой детского садика — новые яркие детские площадки, на которых ветер качал пустые качельки со звуком, от которого хотелось бежать домой через тундру сломя голову. На одном из холмов увидел надпись «Белая гора», сложенную из выбеленных солнцем и ветрами округлых камней. Если не приглядываться, то казалось, что надпись сложили из черепов. Если приглядываться, то казалось, что из детских...

Где-то затявкала собака, возвращая меня в реальность. Я уже привычными движениями поставил бокс на колеса, но в этот раз закрепил весь комплект, все четыре. Сверху на карабин прицепил рюкзак, и вытянул ручку кофра – она выползла на полтора метра, змеясь широкой красной капроновой лентой, типа тех, которыми в аэропортах огораживают подступы к стойкам регистрации. И покатил всю конструкцию под горочку по интуитивно понятной тропинке. Где находилось кафе Самвела, мне рассказал водитель «буханки», пока вез в поселок.

- Ах, телега ты моя, вдребезги разбитая, - негромко напевал я случайно всплывшую в памяти старую песню, поглядывая через плечо, как мое колесное барахло опасно качается, но не почему-то падает. Видимо, дело было в хитрой системе подвески: втулки крепились к ободам кучей пружин, расходящихся, как солнечные лучи. Поэтому вся эта городьба ехала довольно уверенно, несмотря на то, что ровными дорогами тут и не пахло. Пахло чем угодно, кроме ровных дорог, кстати. Где-то топили печку, наверное, для бани. Тянуло мокрыми сетями и брезентом. Издалека доносился запах простора и большой воды. Не могу его описать, но ощущался он именно так. Видимо, так пахла Индигирка, которую я пока еще не видел. А вот в череде ароматов стали попадаться съедобные нотки: жареное мясо я учую издалека, тем более, что завтрак был часов шесть назад. Кроме мяса пахло луком и, кажется, пловом. Ну, или это голод начал выдавать желаемое за действительное.

В самолете я достал конверты, которые прислал Головин. Первый, что нужно было открыть по прилету в Якутск, велел после заселения пообедать в каком-то пафосно-аутентичном ресторане, потом посетить краеведческий музей, а вечером — театр, только я не понял, какой из кучи увиденных имелся в виду. Там давали что-то историко-этнографическое, в названии было то самое «Олонхо», про которое Артем упоминал при нашей первой встрече. В любом случае, фарш невозможно провернуть назад, корову из котлет не восстановишь. Поэтому оставалось надеяться, что никаких судьбоносно-важных элементов плана я не пропустил, а живое общение с персонажами городских легенд и современного бестиария как-то компенсировало пропущенную мной постановку по мотивам великого якутского эпоса. Ну, и что национальную кухню отведать доведется в другой раз. Так, что я опять о жратве-то? Значит, и вправду оголодал.

Второй конверт я вскрыл, как только самолет, щелястый домик Элли, перестал подскакивать на ВПП. Там было мало вводных: зарегистрироваться в МЧС, заселиться в гостиницу. И зайти к Самвелу, поесть и узнать насчет завтрашней отправки вверх по течению. Интересно, откуда Головин знал про Самвела? И отдельно интересно, что это вообще за персонаж такой? Да и есть хотелось уже практически нестерпимо, поэтому я опять решил поступить не так, как предписывал конверт. Да, вот такой я бунтарь и нонконформист. И голодный.

Нос безошибочно вывел меня на небольшой пятачок, где-то 20 на 40 метров свободной площади, вокруг которого под произвольными углами друг к другу стояли та самая гостиница, кафе «Арарат» и пожарная часть. Чуть дальше за пожаркой были библиотека и краеведческий музей, за кафе — корпуса районной больницы, а за гостиницей — отделение полиции. И все это - в радиусе метров ста пятидесяти. Ну а что, компактно. Кафе внешне чем-то напоминало то, из которого выходил в горящем плаще Владимир Машков в фильме «Охота на пиранью». Даже песня «Полевые цветы» в голове заиграла. И с мыслью «Ну, это нормально» я зашел внутрь. Ну – как «зашел»? Сперва затащил на крыльцо свои пожитки, потом чуть отдышался, подумал, что здесь-то точно народ должен быть хороший, и на мои манатки вряд ли кто-то позарится. Это не столица, где не то что чемодан – вагон на путях без присмотра оставлять нельзя, враз ноги приделают.

Внутри было неожиданно светло и просторно. А еще чисто и как-то не по-общепитовски уютно. Чем-то похоже на охотничью избу, только очень большую. По стенам висели чучела птиц и некрупных зверей, от крупных были только шкуры и черепа. А еще рыбьи головы — да какие! Я не всех узнал «в лицо», но особо запомнились трое: узнаваемая хрящеватая морда осетра длиной чуть ли не в полметра, какая-то странная тупорылая рыба, похожая на налима, и чудище с крючковатой пастью, в которой сидела, кажется, куропатка. Голова была похожа на кумжу, но размеры поражали. Медленно двигаясь вдоль экспозиции, я добрел-таки до единственного занятого стола, за которым сидели трое и заинтересованно глядели на меня. Один из них — матерого вида арямнин с пышными ухоженными усами, воскликнул:

- Дмитрий, дорогой, проходи скорее! Что будешь с дороги? Шашлык есть, уха есть! - он поднялся и как-то очень гармонично влился в