фризской, а не на чистокровных лошадей, которые часто встречаются в этих краях. От меня не ускользнуло, что он выглядит точно так же, как конь, на котором всадник ехал прошлой ночью. Единственная разница заключалась в том, что конь всадника казался созданным в недрах Ада, а этот — спокойный и ласковый.

— Хороший, — говорю я, выводя Подснежницу. — Где ты его взял?

Он вскакивает на лошадь, демонстрируя мастерство верховой езды, и бросает на меня многозначительный взгляд, который говорит: «Не помню».

— Подобрал в путешествии, — говорит Бром с напускной уверенностью, теребя поводья.

— И как его зовут? — спрашиваю я, хотя понимаю, что этого он тоже не знает.

Теперь он почти свирепо смотрит на меня.

— Сорвиголова, — говорит конюх, выходя из стойла мамину лошадь. — Я слышал, что его называли Сорвиголовой.

— От кого? — спрашиваю я.

Мама смеется.

— От Брома, естественно. Это его лошадь.

Но мальчик-конюх больше ничего не говорит. Вместо этого он встречается со мной взглядом, и что-то непонятное мелькает на его лице, прежде чем он поворачивается и бежит обратно в конюшню.

Я размышляю об этом, когда забираюсь на Подснежницу, чувствуя взгляд Брома на спине. Итак, у него есть лошадь, которую он не помнит, и у нее есть имя, которого он ей не давал. Кто дал? Тот же, кто и подарил.

Мне нужно время, чтобы поговорить с Бромом наедине. После того, как Крейн попытался прочитать его после урока, выглядя явно потрясенным войной внутри него, появилась Сестра Маргарет и устроила Брому экскурсию, почти такую же, какую проводила для меня, и мне пришлось поспешить на следующий урок заклинания и песнопения, который я уже опаздывала. Остаток дня я была на занятиях по магическим и не магическим предметам, и вышла только двадцать минут назад, когда мама пришла за мной, чтобы вернуться с ней и Бромом в город.

Мама берет инициативу в свои руки, цыкая на свою лошадь, и мы следуем гуськом, Бром позади меня, направляясь по дорожке через внутренний двор. Погода изменилась с сегодняшнего утра, но с тех пор многое изменилось в моей жизни. Студенты больше не занимаются и не беседуют на траве. Теперь земля покрыта слоем росы, а цветы поникли. Листья на кленах, березах и вязах все еще яркие, но гораздо больше опало на землю гниющими кучками. Туман всегда присутствует, паря над черной поверхностью озера, и на мгновение он напоминает мне глаза Брома. Черные, но с дымкой. Он другой. Он… сам не свой.

Я бросаю на него взгляд через плечо, жалея, что Крейн не научил меня делать эту штуку «говорить-в-голове». Бром оглядывается по сторонам, на его лице выражение странного удовлетворения, как будто он впервые видит окружающее. Должна признать, он хорошо смотрится на этой лошади, его черные волосы и глаза сочетаются с черной шерстью и глазами лошади, они оба сильные, мускулистые, властные. Он хорошо смотрится здесь, на фоне школы, как будто принадлежит этому месту, может, даже больше, чем я.

— Значит, ты ведьмак, — говорю я ему.

Он встречается со мной взглядом, поднимая брови.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что иначе тебя бы не было в институте.

— Катрина, не приставай к нему, — говорит мама. — Ты же знаешь, что его мама, Эмили, ведьма. Это семейное.

— Я не пристаю, — говорю ей, не в силах скрыть раздражение в своем голосе. — И я знаю, что она ведьма; просто в детстве я была единственной с силой, а у Брома ее никогда не было. Я показывала ему фокусы, а он нет. Мы пытались — помнишь, Бром?

— Я был никчемным, — признается он. — Нарци всегда была волшебной.

У меня сердце трепещет от того, что он назвал меня Нарци. Я давно не слышала этого прозвища.

Мама поворачивается в седле, чтобы пристально посмотреть на меня.

— Ты колдовал с Бромом?

Я вспоминаю слова отца, и мне сразу становится стыдно.

— Да. Прости.

— Не извиняйся, — быстро говорит она. — Я просто… не знала. Ты никогда не проявляла магию рядом со мной, когда был маленькой. Я думала, что, возможно, у тебя ее нет, и она появится через поколение.

Я хочу сказать, что папа велел не показывать магию при ней, но что-то останавливает меня. Думаю, мама не должна знать об этом разговоре. В глазах и голосе отца была мольба.

Будто маме нельзя доверять.

Ей нельзя доверять то, что касалось моей магии.

— Не было ничего особенного, — в конце концов говорю я.

Мгновение она пристально смотрит на меня, пытаясь прочитать мои мысли. Затем оглядывается на ворота, которые возвышаются перед нами.

— Мы все начинаем с малого, — говорит она. — И это увеличивается со временем.

Врата открываются перед нами, и мне интересно, потеряет ли Бром свои воспоминания о прошлом, если он вообще знает про этот побочный эффект школы. Сдавал ли он вообще тесты? Если да, то когда?

Мы проезжаем дальше, давление подскакивает, тело морозит, а затем все спадает, и мы уже на тропе, едем через темный лес.

Я оглядываюсь через плечо на Брома. Он морщится, прижимая одну руку к виску.

— Что это было? — спрашивает он.

— Обереги, — говорю я. — Ты, наверное, почувствовал их, когда въезжал, — я делаю паузу, ожидая, как он скажет, что и этого не помнит. Если только прохождение через обереги не произведет на него противоположного эффекта. — Ты сейчас что-нибудь вспомнил?

Он качает головой.

— Нет.

— Ты помнишь занятие с профессором Крейном? Экскурсию с Сестрой Маргарет?

— Да, — говорит он, хмурясь.

— Он помнит так же, как и я, — объявляю я маме, поворачиваясь лицом вперед. — Как ты это объяснишь?

— Есть много необъяснимого, Кэт, — говорит мама усталым голосом.

Она не может объяснить? Или не хочет?

Когда мы подъезжаем к нашему дому, Бром продолжает ехать дальше, говоря моей маме, что пригласит родителей на ужин. Семья Брома живет на соседней ферме от моего дома по направлению к городу, и я подумываю о том, чтобы поехать с ним, просто чтобы у меня