запинаться и продолжило свой бег. Сразу же обрушился целый водопад звуков. Закричала Дашкова, взвизгнули шпаги, извлекаемые из ножен, загрохотал упавший на пол стул с резной спинкой. А Елагин, уже мёртвый, зашатался и рухнул ничком на пол.

Я опустил руки, одёрнул камзол и громко объявил:

— От восторга в связи с восшествием на престол императрицы Екатерины Алексеевны нашего дражайшего Ивана Перфильевича хватил удар.

Обведя всех присутствующих взглядом, я остановился на Панине. Он уставился на меня с ужасом и ненавистью. Его Талант был активирован на полную мощность и угрожающе гудел, не предвещая ничего хорошего.

Скудельница послушно взметнулась невидимым бичом, но в последний момент я придержал её, чтобы не тратить чёрный песок. Кто знает, сколько его понадобится в ближайшие дни? Вместо этого кнут обвился вокруг шеи Панина и сдавил её.

— Х-р-р-х…

Он схватился за горло, хрипя и царапая кожу ногтями. Разорвал ворот рубашки, пытаясь вдохнуть, дёрнул себя за камзол, но с каждой секундой лицо его наливалось дурной кровью, а губы синели.

Панин выкатил глаза, но смотрел не на меня, а на Екатерину. Талант его спрятался и даже тенью в эфире не напоминал о себе.

— Х-р-р!

— Константин Платонович! — Екатерина подскочила ко мне и схватила за руку. — Прошу вас, отпустите его. Никита Иванович осознал ошибочность своих суждений. Он нужен нам, Константин Платонович!

Панин задёргался всем телом — не слишком это было похоже на кивок, но я не стал настаивать. Опустил ладонь и отпустил скудельницу.

— Х-х-а! Х-а! Х-а!

Согнувшись в три погибели, Панин хватал воздух ртом.

— Никита Иванович, вы осознали?

— Х-х-да!

— Чудно, — я улыбнулся. — Полагаю, на этом споры закончены. Екатерина Алексеевна, манифест и присяга уже написаны?

Императрица кивнула.

— В таком случае не будем терять время. Но прежде чем мы займёмся неотложными делами, все присутствующие присягнут Екатерине Алексеевне. — Я перехватил взгляд Панина и добавил: — А кто откажется, увы, будет вынужден задержаться в этой комнате на некоторое время.

Ни Панин, ни Иван Шувалов возражать не стали. Орловы, Суворов и Барятинский с неприкрытой усмешкой наблюдали, как они приносят присягу императрице в первых рядах. А следом и все остальные отрезали себе дорогу назад и присягнули на верность.

Через полчаса Екатерина в сопровождении своих сторонников отправилась в Сенат. Я задержал Панина буквально на минуточку и тихо спросил:

— Никита Иванович, надеюсь, между нами не осталось недопонимания и обид? Всё, что было сделано, — исключительно во благо России.

Он зыркнул на меня, поморщился, но ответил:

— Никаких обид, Константин Платонович. — Он машинально потёр шею. — Даю слово, что не буду мстить и даже близко к вам не подойду.

— Очень мудрое решение.

— Но ваше «благо», — у него дёрнулась щека, — не совпадает с моим видением. Даже не надейтесь, что я теперь буду во всём с вами соглашаться и поддерживать.

— Вот и чудесно, Никита Иванович! Вы образованный честный человек, мне будет приятно с вами поспорить.

Панин так на меня глянул, что было понятно — он бы меня придушил вместо всяких споров. Но больше так подставляться ни за что не будет.

— Идите, Никита Иванович, я вас не задерживаю.

Жаль, что Екатерина не дала мне довести дело с ним до конца, одним недоброжелателем было бы меньше. С другой стороны, ему сейчас придётся доказывать ей свою лояльность и во всём поддерживать. И пользы от него живого может оказаться больше, чем от мёртвого. А я пригляжу, чтобы он не вышел за рамки дозволенного. В крайнем случае его всегда может навестить Киж.

* * *

Пока Екатерина принимала присягу у Сената и Синода, я с гетманом Разумовским, старшим Суворовым и князем Вяземским занимался «рутиной революции». Мы рассылали курьеров в провинцию к гражданским и военным начальникам, а также к генералам войск, находившихся в Пруссии. Отправили послам официальные уведомления о перемене царствующей особы. По всем трактам были расставлены пикеты, а дорога на Ораниенбаум была перекрыта заслоном с артиллерией.

Из всей этой суеты запомнился забавный случай. Оказалось, что Вяземский ещё вчера арестовал наборщиков типографии Академии наук. Их вежливо, но настойчиво погрузили в экипажи и отвезли на гауптвахту одного из пехотных полков под Петербургом. Там накормили, напоили и с удобствами устроили по камерам. А сегодня вернули обратно и поручили печатать официальные распоряжения, воззвания и манифест императрицы.

Ещё одно дело я взял на себя лично. Из каждого гвардейского полка забрал по роте и отправил их в Летний дворец для защиты наследника. Командирам сделал строгое внушение, что они головой отвечают за Павла. Только, услышав задание, они начали высказывать недовольство — считали, что полкам придётся драться против голштинцев или ещё кого, и желали отличиться в бою. А я, по их мнению, лишал их славы и наград. Пришлось пообещать, что без орденов они не останутся, и я лично буду хлопотать за них перед императрицей. Но старшим над ними всё-таки назначил Кижа — ему доверия у меня больше, чем любому из гвардейцев.

Вместе с вояками отправился и Васька. Прохиндей сумел прошмыгнуть в Зимний дворец мимо всех караулов и нашёл меня среди той неразберихи, что там творилась. Подавать чай и носить багаж мне не требовалось, а вот подле наследника с телеграфной табакеркой он был как раз к месту. Я приказал сразу отстучать мне, если возникнет опасная ситуация.

— Ваше высокоблагородие, — ко мне подбежал молодой камер-паж, — Её императорское величество Екатерина Алексеевна срочно желает вас видеть.

Пока мы шли переходами Зимнего дворца, мальчишка то и дело косился на меня. С восхищением, обожанием и немного страхом, как будто я мифическое чудовище, явившееся во дворец из старинных легенд. Стало даже любопытно, что такого обо мне рассказывают после сегодняшних событий? И кто такой умный разносит эти байки?

— Прошу, ваше высокоблагородие!

Караул перед залом, где ждала императрица, пропустил меня без лишних вопросов. Причём их взгляды были точно такие же, как у мальчишки-пажа. Нет, точно надо взять одного из них и потрясти, чтобы пересказал все слухи.

— Ваше Величество, я вынужден настаивать. Ваше бегство и заигрывание с гвардией недопустимы! Его императорское величество Пётр Фёдорович…

Екатерина сидела за письменным столом, поджав губы и сведя брови к переносице. А напротив стоял канцлер Воронцов с папкой в руке и строгим тоном выговаривал ей.

— Кхм.

Я слегка хлопнул дверью, чтобы привлечь внимание. Они обернулись и, увидев